18. Алексей Викторович Марьясов

что даже не пытается дотронуться до него или сказать что-либо. Наверное, мне нужно уйти. И как можно быстрее.

      Боров трет лицо ладонями, как проснувшийся от сладкого сна человек, и что-то при этом бормочет. Неясные, словно заштрихованные, тени от колышущейся на сквозняке занавески трепещут на его лице. Я замечаю, что правый глаз у него порядком заплыл, как будто его ужалила пчела, а из уголка рта сентиментально сочится темная кровь. Наверное, он просто не чувствует боли от водки и шока.

      С внезапной резвостью Боров кидается к спортивной сумке, как попало распластавшейся под сервантом мебельной моды шестидесятых. Он запускает в сумку обе руки по локоть и некоторое время копошится там.

      И тут я вижу, что в руках у Борова обрез. Размышлять о том, заряжен ли он, уже нет времени.

      Внезапно на меня наваливается какая-то усталость. Это никогда не закончится. Или закончится только тогда, когда Боров выйдет на кухню и кого-нибудь застрелит. Я оглядываюсь на Юлю и Ивана. Он аж побледнел, а вот она, похоже, хорошо знала о том, что лежит в сумке. Она нисколько не удивлена, а только расстроена, что все зашло так далеко.

      – О-ой, – Юля кусает себя за пухлое запястье и зажмуривает глаза, словно собираясь разреветься.

      Боров делает несколько шагов к двери, дуло обреза опущено вниз. Я становлюсь у него на пути и медленно протягиваю руку, как к собаке, которая может укусить.

      – Антоха, ты че! – Иван пятится назад.

      – Лучше отдай, – тихо говорю я Борову, – отдай, а потом спасибо скажешь.

      – Антоша, не надо! – Юля повисает на его руке, она плачет. Дуло обреза по-прежнему смотрит в пол. Я понимаю, что для выстрела необходимо вначале взвести затвор.

      Наверное.

      В конце коридора маячит Васина фигура. Сейчас Боров его замочит, это как пить дать.

      – Перестань, – страстным шепотом говорю я ему, – перестань, ты что!

      – Х…! – хрипит Боров. Вася быстро приближается к нам, и я не могу понять, видит ли он оружие или нет. Я хватаю обрез за куцый ствол и тяну к себе. Ослабевшая рука Борова подчиняется мне.

      – Держи, – я передаю обрез Юле, – спрячь это быстро. Спрячь куда-нибудь.

      Юля исчезает с обрезом в глубине комнаты. Обезоруженный Боров внезапно слабеет и начинает сползать, держась за дверной косяк. Я подхватываю его подмышки и волоку назад.

      – Не надо его бить, – говорю я ухмыляющемуся Васе, – не надо, он очень пьян. Но Вася с неприятным чавканьем еще раз втыкает кулак в окровавленные губы. Боров дергается у меня в руках, а его голова, откинувшись, больно ударяет меня в подбородок.

      – Успа-акойся, – Лариса, сучья душонка, ловит Васины руки, как ядовитых змей, – не на-адо.

      Я усаживаю Борова на диван, и он медленно обводит комнату уцелевшим глазом. Остановившись на Юле, он щурится:

      – Г-где ствол? – спрашивает он зло и истерично, – к-куда ты п-положила ствол?!

      – Не надо, Антош, – умоляюще произносит Юля, и ее губы вновь начинают дрожать.

      – Г-где ствол, я с-с-спрашиваю?!

      Ему