Копье прозрения. Андрей Лисьев

свет.

      – Что здесь случилось? – спрашиваю я.

      – Ельник пожрал березняк.

      – Это у них война такая?

      – Нет. Неправильное слово, – морщится дядька. – Ели, они наследуют березам.

      – А березы кому наследуют?

      – Соснам. Лес всегда начинается с сосен. Им не нужна тень. Зато бор, когда разрастается, дает тень лиственным деревьям. А ельник родится, когда тень от смешанного леса становится густой. От елей больше всего тьмы.

      – А что после елей? Ели последние?

      Савелий некоторое время думает.

      – Иногда последние, а иногда белки приносят в лес желуди. И появляются дубы. Они и в лиственном лесу появляются. Вот дубы последние. Дуб соседей не любит и, когда разрастается, остается один. Соков земли не хватает другим деревьям. Все достается дубу. Как называется дубовый лес?

      – Дубрава, – отвечаю я, как на уроке.

      Дубрава есть за рекой, на землях моего будущего тестя. Да, и у меня в этом году появилась невеста. Зовут ее Зося, она младшая сестра Яна и тоже старше меня. Их отец, боярин Роман из рода Ильиничей, владеет Дречилукским уделом чуть ниже по реке.

      Я вижу впереди упавшую ель, чьи острые сучья торчат в нашу сторону, будто копья, преграждая проход. Смотрю направо. Под прямым углом к первой там лежит еще одна ель. И слева еще одна. Сломанные ели повалены беспорядочно, тропы нет. Я смиренно ожидаю, что дядька возьмет меня «на ручки» и перенесет в безопасное место. На лице Савелия появляется досада, он молчит, сердится на самого себя. Раз мы зашли в бурелом, значит, дядька зевнул и пропустил нужную просеку. И что там за просека? Одно название. В деревне никто не помнит, когда ее прорубали и прочищали. Савелий мою немую просьбу не замечает, я стал в этом году тяжел, для того чтоб возить меня на закорках. Он достает из-за пояса топор и принимается рубить проход.

      Мы идем дальше, и высокая густая трава достигает моей груди. Чтобы уберечь грибы от сора, я подымаю корзинку над головой, но трава вскоре понижается, превращается в яркую осоку. Под ногами чавкает, значит, близится болото. Грибов там точно не будет, и я тяну равнодушного Савелия в сторону.

      Передо мной – пень. Огромный распустившийся опенок задранной кверху шапочкой прикрывает второй гриб, поменьше, ко второму льнет ножкой третий, совсем крошечный. Отец, мать и детеныш. Я жалею, что не взял с собой пергамент, и вдруг понимаю, что яростно завидую Зосе, у которой есть мать. У меня матери нет.

      За пнем мы находим не гриб, а отца Даниила, который стоит на коленях и срезает лисички. Нас он замечает, когда мы подходим совсем близко, и радуется. Щурит близорукие глаза, улыбается, как ребенок.

      – Здравия тебе, княжич, и тебе, Савелий!

      Настоятель велижского храма нашел время вырваться по грибы, и оттого от уголков его глаз бегут к вискам морщинки, лучики счастья.

      – И тебе не болеть, – отвечает Савелий.

      – Хороший день! – Батюшка хвастливо указывает на свою корзину. Разного размера благородные грибы завалены сыроежками и лисичками. Шляпка каждого крупного гриба разрезана надвое –