Владыка Ледяного сада. В сердце тьмы. Ярослав Гжендович

ворона, блестят перстни. На голове – оригинальный белый стетсон, сплетенный из панамской рафии.

      – Здесь полно свободных столиков, дружище, – цежу я. Еще и кофе мне разлил. Я что, выгляжу окулистом? Чего он уставился на меня своим кровавым буркалом?

      – Проснись, Спящий-в-Древе, – рычит он со злостью. – Тебя ждут.

      Добрый день. Dobrodoszli. Безумец.

      – Прошу прощения, но я завтракаю. Может, поищите кого другого? Клиника – в той стороне. За ribaric’ей [6].

      Он выпрямляется на стуле, а потом сует в рот два пальца и пронзительно свистит. Мгновенно, в шуме тысяч крыльев и оглушительном карканье, чернеет небо. Я смотрю вверх и вижу птиц. Гигантская, покрывающая весь небосклон стая больших, словно гуси, смоляно-черных воронов. Они садятся на крыши, на мачты яхт, на деревья, на головы и плечи прохожих, которые внезапно делаются недвижимы, будто манекены. Заслоняют даже яркое сияние балканского солнца. Я не могу выдавить ни слова. Слышу беспрестанное карканье, словно кто-то рвет на куски черные тряпки. Все застывает, как погруженное в янтарь. Двигаются лишь вороны. Сидят на плечах и на голове Милены, что стоит в дверях кафе с подносом в руках. Большой ворон бьет крыльями, развевая ее волосы, второй садится на плечо девушки и одним движением серого, огромного как острие чекана клюва вырывает ей глаз. Милена стоит неподвижно, замерев на полушаге, по смуглой щеке стекает ручеек крови – на белую, окаменевшую улыбку.

      У меня открыт рот, а глотка вдруг превратилась в старое дерево.

      – И как тебе, когда кто-то приходит и поджигает твой мир, Спящий-в-Древе? – спрашивает мужчина.

      Я, ошеломленный, молчу. Не знаю, где я. Не знаю, кто я.

      Мужчина встает, входит в кафе, бесцеремонно протискиваясь мимо окаменевшей, искалеченной, истекающей кровью Милены, а потом снимает со стены рекламу «Гиннеса» – обрамленное морозными, точеными узорами, оправленное в рамку зеркало.

      – Взгляни на себя, Спящий-в-Древе, – говорит он. – Взгляни в свои глаза.

      Я машинально гляжу, и за серебристой голограммой с надписью «Гиннес» вижу странное, чужое лицо. Оно похоже на мое, но – чужое. Вытянутое, почти конское, с носом, узким как плавник; прилегающими к черепу узкими, но длинными ушами. И глаза. Глаза. Как у него, наполненные темным ореховым цветом, напоминающим копченые миндалины. Кто я? Кто я такой?

      Сижу как деревянная статуя.

      Я – Вуко Драккайнен. Сын Ааки Драккайнена и Аниты Островской.

      Нет.

      Я Ульф Нитй’сефни. Ночной Странник.

      Мидгард.

      Древо.

      Я начинаю кричать.

      Не хочу просыпаться.

      Не хочу.

      Весь мир погружается в смоляную тень тысяч воронов.

      Воронова Тень.

      Они каркают.

      Я иду следом за ним, безвольно; мы протискиваемся между остановившимися как на стоп-кадре туристами, среди бьющих крыльями воронов. Он поднимает свою кретинскую трость и бесцеремонно раздвигает группку неподвижных японцев.

      Мы идем.

      Он ведет нас в отель, стеклянные двери с шумом разъезжаются. Я ощущаю на

6

Рыбным рестораном (хорв.).