Женить нельзя помиловать. Вячеслав Шторм

Ну, раз вы все такие бескорыстные и благородные, а я такой жадный и противный, то мне тут делать нечего!

      Гном схватил свою сумку и выбежал вон прежде, чем мы успели его остановить.

      В гостиной воцарилась гнетущая тишина.

      – Что ж, – наконец проговорил Бон. – Как ни крути, бородатый во многом прав. Так что я тоже…

      – Чего «тоже»? – с угрозой в голосе процедила Глори.

      – Пойду.

      – Куда? – не понял я.

      – Не знаю. Яйцо искать.

      – Так-так. Пойдешь, значит? Искать, значит? Бон вжался в кресло и, казалось, сам был не рад, что сказал это. Но Глори уже завелась:

      – Значит так! Слушай меня, герой паршивый. Если какой-то мелкий, корыстолюбивый, бородатый мерзавец чересчур дрожит за свою безопасность и при этом берется делить шкуру неубитой архимыши, то я…

      – Я не могу вам позволить…

      – Молчать! Тебя никто не спрашивает. Это, во-первых. Во-вторых, с Робином можно попробовать договориться. В-третьих, если мы не найдем яйцо, нам ведь за это ничего не будет, так? А то, что мы его нашли и отдали кому-то другому, еще нужно доказать. И наконец в-четвертых. Кто сказал, что это клятое яйцо в мире одно-единственное?

      – Никто, – кивнул парень, еще не отошедший от нагоняя. – Хотя сильно похоже на то. По крайней мере, то, что я сумел про него узнать…

      – Нет, ты посмотри на него! – всплеснула руками моя жена. – Что-то узнал втихаря и сидит скрывает.

      – Да ничего я не скрываю! Больно надо!

      – Ну так колись! – У Глори, разумеется, и в мыслях не было, что минуту назад она сама приказала Бону замолчать.

      И Бон начал колоться.

      – Если коротко, то феникс – это такой петух, – начал он.

      – Жареный? – не удержался я.

      – Угу. Именно жареный. У него, видишь ли, особенность такая хитрая. Именно из-за оной его в народе именуют жар-птицей, хотя ежели по-научному, то это Гешх, или феникс обыкновенный. Та еще птаха, если разобраться. Во-первых, он бессмертный. Ва‑аще. Во-вторых, раз в год он вспыхивает огнем, в котором даже алмазы плавятся (вот откуда название «жар-птица» пошло) и рассыпается кучей первосортного золотого песка. Поскольку птичка размером с горного орлеца, то и кучка немаленькая – килограммов на тридцать. В таковом состоянии птах пребывает три дня и три ночи, а потом опять возрождается краше прежнего. Только фокус в том, что для оного возрождения фениксу всех тридцати кило абсолютно не надобно – хватит и горстки граммов на сто. На размер и здоровье воскресшего птаха это никоим образом не влияет. Вот и получается, что хозяин феникса, если не станет чересчур жадничать, до конца дней своих будет в прямом смысле купаться в золоте.

      – Но если он бессмертный, то зачем яйца?

      – Ну, бессмертный – это с точки зрения времени. От старости феникс и впрямь не сдохнет. Но это не значит, что ему нельзя свернуть шею, ощипать, зажарить и слопать. И вкус, говорят, будет как все у того же петуха. Именно поэтому,