Искушения. Роман. Виктория Чуйкова

ее в руках, сбегая по многоступенчатой лестнице. Горячее сопение в шею щекотало, но веселья в его душе не было. В другой день он придумал бы тысячу прозвищ этому дыханию, но не сегодня. Сейчас он думал лишь об одном – что ее напугало? Что она увидела в его картине? А может и не в картине дело? Возможно, она унаследовала дар Ольги или Ев. Видит будущее, и оно ее пугает. Надо просмотреть еще раз то, что осталось от его работы. Там может быть разгадка. Посмотреть! Только ее глазами. Ев! Как же они не вспомнили? За неудержимым, непонятным, долгим плачем дочурки, все вылетело из головы.

      ****

      Жан, той же ночью, лежал, прокручивая прожитый год. Виен, скрутившись калачиком и овладев его рукой, беспокойно спала, выкашливая табак и бурча про себя недовольство. Проанализировав очередной фрагмент, опять отвлекся на жену. Она снова закашлялась, отвернулась к окну и тяжело дышала, но зато отпустила его. Поднялся, посильней открыл окно и задержал взгляд на ее уставшем лице – такой он ее никогда не видел. Даже в болезни она следила за собой, а тут – волосы не чесаны, косметика размазалась, тушь потекла. Усмехнулся, представив ее самооценку поутру, и прилег назад:

      «Что же тебя так взвинтило? Утром же будешь убивать себя за содеянное. Будешь, я знаю. Только что тебя толкнуло на такой поступок?» – он еще раз глянул в ее сторону, заложил руки за голову и уставился в потолок: «Появилась шкатулка…. Да, нет! Зачем все спихивать на каменные штуковины? Хотя…. Как там мать говорила – есть проблема, принеси в дом камень, приголубь, подружись, отдай ему проблему и выпусти камушек на волю. Он унесет ее, придаст земле…. Да, именно так она говорила. У нас же что, получается: попадают в дом каменные изваяния, за ними возникает проблема. Является или вскрывается завуалированный волдырь? Надо над этим серьезно поразмыслить!… И все-таки – ларец. Виен его в руках подержала минут десять…. Надо это осмыслить, ой как надо. Придешь в себя – сразу к морю! – приподнялся, взбил подушку. – Я отброшу все дела. Ничего, пусть мальчишки поработают, побегают по филиалам. Им это даже полезно. Девчонки тоже развеются, а за внучками мы присмотрим. Я буду больше времени уделять тебе и наконец, займусь семейными архивами. Перерою все, в двух домах. Не может быть, чтобы ничего не было об этих вещицах! Ольга не думала даже отдавать власть в другие руки, это ясно, как дважды – два. Так, навеяло спонтанно. Хотела проверить, насколько нас хватит. А нас, мама, хватило надолго! И еще столько же продержимся. – он проговаривал это, покручивая родовой перстень, из неизвестного камня – хамелеона, умеющего меня цвет, который в последние годы был «молчалив». Сам не заметил, переключился на односторонний разговор с матерью. – Нет, мы выстоим! Научимся жить без твоей опеки, без твоего руководства. Не хочешь общаться – не надо. Я тоже не хочу! После всего, что ты сделала, после всех этих лет молчания, после того, как ты бросила нас в порыве собственных амбиций. Бесполезная безделица! – глянул он на кольцо: – Сниму тебя сразу, как приедем в имение! – пообещал, в сердцах убрал руку за спину: – И хорошо, что не звонит! Я по-прежнему завожусь, лишь только думая о ней. Это же надо такое вытворить?!