Господин Великий Новгород. Державный Плотник (сборник). Даниил Лукич Мордовцев

волей пришел, добрый молодец?

      – Своей, бабушка.

      Он испугался своего собственного голоса – это был не его голос… И кот при этом опять замяукал.

      – А за каким помыслом пришел?

      – Судьбу свою узнать хощу.

      – Суд свой… что сужено тебе… И ейный суд?

      – И ейный тако ж, бабушка… И Марфин.

      – И Марфин?

      – Точно… какова ее судьбина?

      – Фу-фу-фу! – закачала своею седою головой старуха. – Высоко сокол летает – иде-то сядет?..

      Старуха подошла к страшной птице – то была сова – и шепнула ей что-то в ухо. Сова защелкала клювом…

      – А?.. На ково сердитуешь? На Марфу ци на Марфину сношеньку молодую?

      Сова опять защелкала и уставила свои словно бы думающие глаза на огонь.

      – Для чего разбудили старика? – обратилась вдруг старуха к пришлецу.

      Тот не понял ее вопроса и молчал.

      – Вече для чево звонят? – переспросила она вновь, прислушиваясь к протяжным ударам колокола.

      – Гонец со Пскова пригнал с вестями.

      – Знаю… Великой князь на Великой Новгород псковичей подымае и сам скоро на конь всяде…

      – Ноли правда?

      – Истинная… И ко мне гонцы пригнали с Москвы. Мои гонцы вернее ваших – без опасных грамот ходят по аеру[38]…

      Летучие мыши продолжали носиться по пещере, цеплялись за серые камни, пищали…

      – Так суд свой знать хочешь? И ейный – той, черноглазой, белогрудой ластушки?.. И Марфин?.. и Великого Новагорода?

      – Ей-ей хощу.

      – Болого!.. Сымай пояс.

      Тот дрожащими руками распоясал на себе широкий шерстяной пояс с разводами и пышными цветными концами.

      – Клади под леву пяту.

      Тот повиновался… Опять послышалось невдалеке, словно бы за стеною, тихое, мелодическое женское пение.

      – Что это, бабушка?

      – То моя душенька играе… А топерево сыми подпояску с рубахи… В ту пору как поп тебя крестил и из купели вымал, он тебя и подпоясочкою опоясал… Сымай ее… клади под леву пяту.

      Снята и шелковая малиновая подпояска и положена под левую пятку…

      – Сыми топерево хрест и положь под праву пяту.

      Руки, казалось, совсем не слушались, когда пришлец расстегивал ворот рубахи и снимал с шеи крест на черном гайтане[39]… Но вот крест положен под правую пятку.

      Неведомое пение продолжалось где-то, казалось, под землей. Явственно слышался и нежный голос, и даже слова знакомой песни о «Садко – богатом госте»:

      И поехал Садко по Волхову,

      А со Волхова в Ильмень-озеро,

      А со Ильменя-ту во Ладожско,

      А со Ладожска в Неву-реку,

      А Невою-рекой в сине море…

      Послышался плеск воды, а потом шепот старухи, как бы с кем-то разговаривавшей… «Ильмень, Ильмень, дай воды Волхову… Волхово, Волхово, дай воды Новугороду…»

      Старуха вышла из угла, подошла к своему гостю,

38

По воздуху; старуха имеет в виду своих гонцов-голубей.

39

Гайтан – шнурок.