988. Роман Казимирский

клонит собеседник.

      – А разве Маруся сможет сделать Мирона счастливым? Своенравная, упрямая – вся в отца. И сама будет грустить, и сыночку твоему жизнь испортит. А ты ведь знаешь, как сложно у нас с разводами. Проще уж до самой смерти мучиться, чем с бабой разойтись. Вот и скажи мне: хочешь ты такого для своего парня?

      – Что ты! – Авдотья округлила глаза и замахала на Марселя руками. – И в мыслях подобного не было!

      – Тогда зачем шумишь? Степан, можно сказать, тебе одолжение большое сделал, беду отвел. А ведь мог и кулаком по столу стукнуть – и пошла бы Маруся за Мирошу как миленькая. А потом – хоть камень на шею и в омут с головой.

      – Ох, какие ты страсти рассказываешь, – женщина вдруг успокоилась и, как ни в чем не бывало, кивнула кузнецу. – Бывай, соседушка. Не обижайся на меня, глупую. За сына обидно стало, не сдержалась.

      – И ты не поминай меня лихом, – Степан так обрадовался неожиданной развязке, что даже не пытался скрыть довольную улыбку.

      Проводив Авдотью взглядом, он повернулся к своему спасителю и развел руками в стороны:

      – И как у тебя получается справляться с этими визгопряхами? Диву даюсь…

      – Это опыт, братец, – отозвался Марсель. – Силой с ними ничего не решить. Они, может, и подчинятся, но затаят злобу. А нет ничего опаснее мстительной бабы.

      – Твоя правда, – кивнул кузнец.

      – А что Маруся-то? – поинтересовался историк. – Так и не надумала замуж? Пора уже. А то засидится в девках, потом сама жалеть будет.

      – Да знаю, – Степан погрустнел. – Но что я могу поделать? Ты знаешь нашу беду. Мать ее умерла при родах, единственная для меня радость – это Маруся, доченька моя. Иногда сам себе бабу какую напоминаю, но ничего поделать не могу. Разбаловал я ее. Как представлю, что она несчастлива, так все внутри переворачивается.

      – Но ты не станешь противиться ее выбору?

      – Что ты! Да я только рад буду, если она своего любимого найдет. Но тут такая штука…

      Степан оглянулся, чтобы убедиться, что дочери нет рядом, и отвел Марселя подальше от крыльца.

      – Тут такая штука: мне кажется, что у нее кто-то есть на примете, но она почему-то не хочет мне ничего говорить.

      – Откуда такие мысли?

      – Сам посуди. Помнишь, какая она раньше была? Хотя, откуда тебе помнить, ты же у нас недавно совсем. Но это не важно. Веселая была, все время с подружками бегала, домой не загонишь. А теперь все чаще в хате сидит, подолгу на стены смотрит. Когда думает, что я ее не вижу, тайком плачет. Вышивать начала, хотя сроду этим делом не увлекалась.

      – Может быть, по матери тоскует? – предположил Марсель.

      – Это вряд ли. Она ведь не знала ее, откуда тоске взяться?

      – Да, тут ты прав… Тогда не знаю, что и думать. Могу только посоветовать дождаться, пока все само разъяснится.

      – Меня беспокоит, что она ни с кем не общается. Если бы кто-то у нее появился, я бы первым об этом узнал – до того дошел, что начал за родной дочкой следить, представляешь?

      – И что, выследил кого-нибудь?

      – Нет, –