Последний фаворит (Екатерина и Зубов). Лев Жданов

и совсем ушел, прижался к спинке своего кресла.

      – Да я… да кто же… Да никогда, государыня… Да разве… – залепетал наконец он, кое-как преодолев свою внезапную унизительную слабость.

      Екатерина вдруг махнула рукой и негромко расхохоталась, уловив страх фаворита. Ей стало и жалко его, и смешно.

      – Ха-ха-ха! О, господи! Вот не чаяла, что так пугать тебя могу… Вздор!.. Успокойся! И слушай, что теперь, без гнева, по чести по моей скажу… Ты знаешь, как я дорожу словом чести… Так слушай. Правда, прибыль мне невелика, если бросает свое место, уходит от меня человек, которого любила я все время… которого как мать берегла и холила… но… и убыток невелик. Люди разберут, чья больше вина. И Бог рассудит… Только неправды я не выношу… Что ты такое плел позавчера? Нынче, сдается, посмирнее стал. Сошло с тебя? Снова повторишь ли? Я в чем перед тобою виновата ли?

      – Конечно, нет, государыня… Я и в субботу никого не винил, говорил, что не заслужил охлаждения… Но если оно явилось, тоже никто не виноват. Сердце только Бог указать может, матушка! Больше никто…

      – Так, так. Мудрец какой стал ты у меня, Саша… Далее.

      – Я только и сказал: судьба. Силы мои слабы… Хвораю все…

      – А я хожу за тобою… да так, как не каждая мать за дитятей за любимым…

      – Видит Бог, государыня, помню, ценю это… Вот слезы мои на глазах тому порукою. Стыдно, а не прячу их, матушка. Смотри и верь…

      – Смотрю, верю… дальше… – мягче и тише отозвалась Екатерина, забывшая обо всем в мире в эту минуту и стоящая, как женщина, у которой бесповоротно собрались отнять нечто близкое, дорогое: последний призрак радости, последнюю крупицу чувства, еще не развеянного среди долгих лет бурной, полной событиями, приключениями и романами жизни.

      – А далее старое пойдет… Первое, думается, негоден я тебе. Вместо радости и отдыха – заботы и скука со мною… с больным, со слабым… с печальным… Не рад и сам, а не вижу в себе веселья былого. Улетело оно, златокрылое. Не поймаю. Не вини…

      – В том не виню… Далее…

      – Другое: тошно мне и на людей глядеть… Что говорят, что думают обо мне! Моложе был, как-то не думалось. А теперь, что дальше… Не сердись, матушка… Я о себе, не о тебе. Ты – выше всех. Тебе нет суда людского, кроме Божьего. А я и о том думаю: придет минута, надоем, как с другими было. Уйти прикажешь. Куда я глаза покажу? И перед самим собою… Прости. Все скажу…

      – Все, все. Иначе как же?..

      – Война теперь. Народ последнее несет. А я в роскоши купаюсь по твоей милости… Завистники шипят: фаворит, куски рвет!

      – Ложь. Ты никогда не просишь… Я сама…

      – Мы это знаем, государыня, больше никто… А покор остается… Вот посмотри, какие итоги разгуливают и по нашему городу, и по европейским дворам… Я не хотел… Но надо же мне оправдать себя… что не пустая, шалая дума толкает меня… От моего счастья уйти велит… Многое… тяжелое… И вот это заодно…

      Граф подал Екатерине листок, сложенный пополам, исписанный внутри, как запись в приходно-расходной книге.

      Быстро