Неформат. Марина Владимировна Брагина

по

      тайком открываемому для себя континенту, и в горячке желания бросались от «закусок к

      десертам» под аккомпанемент лиловых февральских метелей за окном. Снег за стёклами падал

      крупным мохнатым пухом, медленно кружась в свете уличного фонаря, свет которого пробивал

      белую занавесь и ложился бликами на её лицо, на подушку и на контур её грудей в полумраке

      спальни. Ляля нарочно оставляла шторы открытыми, и им обоим чудилось, что они одни среди

      зимнего вьюжного леса. В широкое окно, казалось, заглядывала волшебная тень лесовика,

      застывая в недоумении и молчаливом восторге; и этот призрак, точь-в-точь копия того бородатого

      сластолюбца из книги, бесплотно реял над их ложем, пока Вадим, напрягаясь и дрожа от желания

      всем телом, покрывал поцелуями её груди, спускаясь всё ниже и ниже к животу, одной рукой

      грубо и властно обнимая её за шею, а другой, правой, проникая в разрез её губ и нежно лаская их

      до тех пор, пока она не начинала приближаться к оргазму, рыча и извиваясь, как маленькое дикое

      животное, стискивая его ладонь своими бёдрами до боли в связках, а потом, внезапно ослабев,

      отпускала его ладонь из плена своих крепких ног и, жестом хищника нежно повалив его на спину и

      оседлав его, начинала тереться своими раскалёнными губами об его грудь, соскальзывая дальше,

      как будто танцуя диковинный ритуальный танец лесного зверя, пока не упиралась в его мужское

      естество – для того, чтобы приподняться и с размаха вскочить на него, как в седло.

      Им всякий раз было досадно, что приходится отложить в сторону эту сказочную книгу,

      захлопнуть её грешные страницы на самом интересном месте, и призрак-лесовик, как чудилось

      Ляле, разочарованно всплеснув несуразно длинными руками, таял в снежной круговерти за

      окном, пока они с Вадимом второпях заправляли постель, воровски пробирались в ванную и

      лихорадочно смывали с тела улики только что бушевавшей страсти, пользуясь одним полотенцем

      на двоих, чтобы не вызвать подозрений родителей.

      Ляля мысленно проклинала эту вынужденную конспирацию, которая крала у неё полчаса

      от каждой встречи, и с решимостью женщины, которую не на шутку обуяла страсть, решилась

      легализовать его присутствие у себя дома, познакомив отца со своим первым молодым

      человеком:

      – Ара, что ты больше любишь – летать на самолёте или ездить на поезде? – весело и без

      нажима спросила она у отца за ужином.

      Вопрос был из числа риторических – Жора не ездил в поездах со времён расцвета

      волюнтаризма, за исключением редких вылазок в Питер.

      Он с хитрецой внимательно посмотрел на Лялю и ответил ей в тон:

      – Поездом безопаснее, но, увы, уныло. И не потому, что медленно и долго, хотя и это

      верно. Ездить поездами было «комильфо» во времена Витте; при регентстве министра путей

      сообщения Бещева поезда, как мне кажется, стали уделом пассажиров, которые