Пастель для Галатеи. Кинороман. Дневники 90-х. Сергей Е. Динов

Инев оба Яния затерялись, – самобытно и сложно выразил Марат свое понимание японской философии об Инь-Ян, шумно втянул ноздрями воздух. И расплылся по стойке в улыбке умиротворения. Балансируя, будто канатоходец, он пронес между столиков чайную ложечку точно к носу Кирпичикова. Глоток коньяка мог достаться товарищу за сочувствие, но всё остальное, простите, болезным, на поправку здоровья. Кирпичиков сморщился осуждающе, отвернулся. Марат, как ребенок, причмокивая губами, посмаковал из ложечки алкоголь, потом вернулся к стойке, залпом выпил содержимое чашки. И проводил проникающую внутрь живительную влагу ладонью по груди до самого желудка. Бармен с предельным пониманием сопереживал из-за барной стойки.

      Марат замер в блаженстве. Дошло. Принюхал выпитое лимоном.

      Незначительная, казалось бы, сцена была с блеском отыграна двумя актерами. Лишь Кирпичиков не включился в игру, остался безучастным зрителем. А зря, ведь это принесло действующим лицам крохотную радость, с которой можно было начинать утро хмурого дня. Марат ожил и порозовел.

      Весь смысл в игре и даже не в финале. Финал всегда – конец, хоть радостен, хоть грустен.

      – А?! Ну? Как?! – c восторгом воскликнул Марат и подергал бровями. – Укропыч?! Живем! – и великодушно поделился добычей, положил лимон на блюдечко Кирпичикову и снова вернулся к стойке в знак благодарности за спасение. Кирпичиков в одиночестве зажевал отрез цитруса, покривился, не побрезговал витаминами.

      Великодушный бармен тоже остался приятно доволен. А уж как остался Марат! Маленькое милосердие вовремя – лучше большой подачки с опозданием.

      – Ааа! – затянули на два голоса бармен и Марат, мягко вкручивая указательные пальцы в грудь друг друга.

      – Вод как! Жизнь! Она и в жилах тепла! – выдал Марат.

      Кирпичиков уныло смаковал лимон. Безрадостно было человеку. Похоже, его сегодня съедали свои, нелегкие мысли, и никак они не вписывались в утреннюю разминку знакомых.

      Комитет

      (постоянной и временной занятости)

      Фасад мрачного массивного здания фатальной неизбежностью надвигался, наваливался сверху, заслонял серое огромное небо. Марат с робостью человека безответственного подступал к постаменту ступеней входа, сгорбленный, беззащитный, с виду невинный. Но вдруг выпрямился, гордо запрокинул голову и показал фасаду казенного здания белый язык. Поборолся, кривляясь, с тяжелой створкой двери, боком протиснулся внутрь. Здание зажевало его целиком, проглотило. Стеклянная черная вывеска сбликовала отражением проскользнувшего трамвая и застыла, холодная, бездушная, будто памятная табличка надгробия.

      Марат потащил тяжелый кофр с фотоаппаратурой наверх. Переступал по ступеням широкой мраморной лестнице тяжко, будто всходил на эшафот. Вгляделся в туман старинной амальгамы зеркала, пригладил жесткие вихры, оскалил неровные зубы. Состроил наивную, безвинную рожицу. Нате, мол, кушайте меня всего, виноватого, но покорного.

      Унылые коричневые