Тайная жена Казановы. Барбара Линн-Дэвис

у него в кармане бриджей.

      – О нет! Джакомо заплатил мне немало, чтобы я отослал тебя к нему одну. – Он оставил меня в каюте и выпрыгнул на мокрый тротуар.

      Вот, значит, как… меня купили на ночь. Я почувствовала себя куртизанкой. Но в то же самое время я ощутила себя удивительно ценной. Желанной.

      – А как же я вернусь домой? – крикнула я вслед брату через открытое окно, неожиданно вспомнив о главном.

      – Ах да! – крикнул Пьетрантонио в ответ. – Я сказал маме, что потерял ключи. Она обещала оставить дверь со стороны канала открытой. – Он театрально мне поклонился и зашагал прочь.

      Вот уж балабол! Гондольер посмотрел на меня, ожидая приказа.

      – В театр Сан-Самуэль, – велела я. – Voga![12]

      Гондола заскользила в ночи. Я откинулась на спинку дивана и обхватила себя руками, чтобы успокоиться. Ладони у меня были липкими, я вытерла их о платье. О платье Джульетты. Что бы она обо мне подумала, если бы увидела? Впервые в жизни одна на улице, направляюсь на встречу с любимым!

      Сердце мое трепетало. Я понятия не имела, что ждет меня впереди. Но… меня ждал Джакомо.

      Глава 11

      – Наконец-то! Мы по-настоящему одни.

      Джакомо встречал меня на залитых светом фонаря ступенях перед театром. На нем был традиционный венецианский карнавальный костюм: длинная черная накидка с капюшоном, под которой скрывались голова и плечи, черная треугольная шляпа и белая угловатая маска, напоминающая птичий клюв. Маску он снял, чтобы я смогла узнать его в роящейся толпе не только благодаря его необычному росту.

      Я ощутила трепет до кончиков пальцев, когда увидела его в этом зловещем костюме. Он взял меня за руку – какая большая, теплая и уверенная у него ладонь! – и повел внутрь.

      Театр Сан-Самуэль поразил меня своей схожестью с огромной золоченой шкатулкой для драгоценностей. Никогда еще я не видела такого великолепия, даже в церкви. Повсюду оранжево-золотистым пламенем горели свечи, освещая четыре яруса позолоченных балконов, возвышающихся над сценой. На темно-синем потолке поблескивали тысячи золотых звезд.

      Мы стали подниматься. Все выше и выше, до самого четвертого яруса.

      – А почему… так… высоко? – спросила я, задыхаясь. Уже пожалела, что так туго затянула платье.

      – Я сейчас покажу, – ответил он, подводя меня к краю балкона.

      Мы посмотрели вниз в яму. Я смогла разглядеть разносчиков, которые сновали между переполненными рядами, торгуя вином, сосисками, фруктами, орехами и семечками. Кто-то громко имитировал кукареканье петухов и кудахтанье кур, слышались смех и крики. Кто-то ради забавы бросался семечками и кусочками фруктов, и казалось, происходило что-то вроде соревнования: кто покажет себя бо́льшим дураком.

      – «Мужчины – это обезьяны снаружи и свиньи внутри», – с серьезным видом произнес Джакомо. – Это цитата из Библии.

      Я недоверчиво посмотрела на него, но не смогла сдержать улыбку.

      – Обожаю ямочки на ваших щеках, когда вы улыбаетесь, – сказал он, касаясь моей щеки чуть ниже маски. И даже когда он убрал руку, я продолжала

12

Греби! (итал.)