Новый зверь. Каникулы господина Дюпона. Неподвижное путешествие. Морис Ренар

немного вперед. Потом она, видно, захотела отступить назад и все-таки продолжала идти вперед, сохраняя на лице выражение кающейся грешницы или провинившейся школьницы. Она предчувствовала свою судьбу.

      Лерн накинулся на нее.

      – Барбара, что вы делаете? Вы забыли, что ли!.. Я вам строго-настрого запретил даже нос высовывать дальше луга. Я вас прогоню ко всем чертям! Но раньше вы мне за это заплатите! Вы знаете меня!

      Толстая женщина страшно струсила. Она захотела прикинуться кроткой и, сложив рот, как будто собиралась снести яйцо, начала оправдываться: она заметила из кухни, как упал голубь, и подумала, что это будет прекрасное добавочное блюдо к столу, который так однообразен…

      – Да и притом, – глупо добавила она, – я не думала, что вы в саду. Мне казалось, что вы в лаб…

      Грубая пощечина оборвала ее речь на первом слоге слова «лабиринт», как я решил.

      – Дядя! – вскричал я с укором.

      – А теперь убирайся вон… немедленно! Поняла?

      Перепуганная женщина не плакала. Она только сдержанно всхлипывала и побелела как смерть. Только на одной щеке зарделись следы костлявой профессорской руки.

      – Возьми в сарае багаж этого господина и отнеси его в Львиную комнату.

      (Она находилась в первом этаже западного флигеля.)

      – Дядя, почему вы меня не помещаете в моей прежней комнате?

      – В какой это?

      – В какой? Да в той… нижней, желтой, на восточной стороне. Вы ведь знаете!..

      – Нет, она мне самому нужна, – отрезал он. – Марш, Барбара!

      Кухарка бежала что было мочи, прижимая к передней части своей особы руки, между тем как бока, предоставленные всем превратностям судьбы, свободно качались по сторонам.

      С правой стороны – пруд. Мы молчаливо обогнули его сонную поверхность.

      С каждым шагом меня охватывало все большее удивление. И все-таки я старался казаться не слишком изумленным.

      Вдруг я увидел строение, сложенное из серого камня и прислоненное к скалистой стене. Это было новое и довольно обширное помещение, разделенное двором на две части. Высокая стена и мгновенно закрывшиеся ворота не позволили мне заглянуть внутрь, но оттуда послышалось птичье клохтанье. Собака почуяла нас и залаяла.

      Я рискнул спросить:

      – Вы позволите мне посмотреть эту ферму?

      Лерн пожал плечами:

      – Возможно, возможно.

      Потом он крикнул в сторону дома:

      – Вильгельм! Вильгельм!

      Немец, с лицом похожим на солнечные часы, открыл круглое оконце в воротах, и профессор обратился к нему на его родном языке с речью, которая бросила беднягу в дрожь.

      «Черт возьми! – сказал я себе. – Так это мы тебе и твоей небрежности обязаны тем, что вне замка этой ночью случилось то, чего не должно было случиться, – ясно, ясно!»

      После окончания экзекуции мы двинулись дальше вдоль луга. На нем паслись четыре коровы и один черный бык. Почему-то это стадо нам устроило проводы. Мой свирепый родственник вдруг повеселел.

      – Николай! Познакомься!