Собрание сочинений. Пробуждение: Интерлюдия; Сдается внаем. Джон Голсуорси

места, где он сидел, ему была видна купа яблонь в цвету. Ничто в природе так не волновало его, как плодовые деревья в цвету; и сердце его вдруг болезненно сжалось при мысли, что, может быть, он больше никогда не увидит их цветения. Весна! Нет, решительно не должен человек умирать, когда его сердце еще достаточно молодо, чтобы любить красоту! Дрозды безудержно заливались в кустах, летали высоко ласточки, листья над головой сверкали; и поля всеми вообразимыми оттенками ранних всходов, залитых косым светом, уходили вдаль, туда, где синей дымкой курился на горизонте далекий лес. Цветы Ирэн на грядках приобрели в этот вечер почти пугающую индивидуальность: каждый цветок по-своему утверждал радость жизни. Только китайские и японские художники да, пожалуй, Леонардо умели передавать это удивительное маленькое еgо в каждом написанном ими цветке, и птице, и зверьке – индивидуальность и вместе с ней ощущение рода, ощущение единства жизни. Вот были мастера!

      «Я не сотворил ничего, что будет жить! – думал Джолион. – Я был дилетантом, я только любил, но не создавал. Все же, когда я уйду, останется Джон. Какое счастье, что Джона не захватила война. Он легко мог бы погибнуть, как бедный Джолли в Трансваале, двадцать лет назад. Джон когда-нибудь что-нибудь создаст, если век не испортит его: мальчик одарен воображением! Его новая прихоть заняться сельским хозяйством идет от чувства и вряд ли окажется долговечной». И в эту самую минуту он увидел их в поле: Ирэн с сыном рука об руку шли со станции. Джолион медленно встал и через новый розарий направился им навстречу…

      В тот вечер Ирэн зашла к нему в комнату и села у окна. Она сидела молча, пока он первый не заговорил:

      – Что с тобою, любовь моя?

      – Сегодня у нас была встреча.

      – С кем?

      – С Сомсом.

      Сомс! Последние два года Джолион гнал это имя из своих мыслей, сознавая, что оно ему вредно. И теперь его сердце сделало опасный маневр: оно как будто скатилось набок в груди.

      Ирэн спокойно продолжала:

      – Он был с дочерью в галерее, а потом в той же кондитерской, где мы пили чай.

      Джолион подошел и положил руку ей на плечо.

      – Каков он с виду?

      – Поседел, но в остальном такой же.

      – А дочка?

      – Хорошенькая. Так, во всяком случае, думает Джон.

      Опять сердце Джолиона покатилось набок. Лицо у его жены было напряженное и озабоченное.

      – Ты с ним не… – начал Джолион.

      – Нет. Но Джон узнал ее имя. Девочка уронила платок, а он поднял и подал ей.

      Джолион присел на кровать. Вот незадача!

      – С вами была Джун. Она не вмешалась?

      – Нет; но все вышло очень странно, натянуто. Джон это заметил.

      Джолион перевел дыхание и сказал:

      – Я часто раздумывал, правы ли мы, что скрываем от него. Когда-нибудь все равно узнает.

      – Чем позже, тем лучше, Джолион. В молодости суждения так дешевы и жестки. В девятнадцать лет что думал бы ты о своей матери, если б она