Победитель последних времен. Лев Котюков

верзила и широкомордые обочь него, гоготнул смрадно и ухмылисто спросил:

      – Что ж ты, падла почтеннейший, без справки к дамочке честной пристаешь?! Наша-то справочка из кож-венерического при нас… Правильная справочка. А твоя где?! Может, ты спидоносец маниакальный?! А может, ещё хужей?! А нам товар портить нельзя! Штучный товарец-то! Без придури штучный!

      – Да я, да я… тут недалеко… Вдовец я… – из последних сил сопротивляясь одури клофелиновой, растерянно бормотнул Цейханович.

      – А ты ещё и вдовец! Ишь ты! Жену-то небось замочил на холодец?! – рявкнул верзила и заржал. Заржали вслед главарю и широкомордые. А верзила совсем без ухмыли прорычал:

      – А ну покажь справку, сучара!!

      Враз стряхнула с себя несчастного Цейхановича блондинка Нина, по кличке Пирамида, а по паспорту Тамара, и скомандовала:

      – Хватит не по делу хохмить, козлы! Кончайте с ним!

      Как бесы осенние, выскочили из-за верзилы живчики широкомордые, схватили безвольного Цейхановича под руки, поволокли прочь и хрястнули лбом о ближайшую осину. Слава богу, не с разбега, но листья последние с осины попадали, почти звеня и подпрыгивая. И швырнули потерявшее ориентацию и рассудок тело в тухлую, ледяную лужу за железнодорожной платформой, хорошо хоть не на рельсы. И не услышал Цейханович паскудных слов на прощание:

      – Цейхановичем назвался, придурок!

      – Живучий, хуже таракана…

      Очнулся Цейханович сумеречной ранью от холода и человеческого взгляда. Тихо, сквозь боль пришёл в себя Цейханович от взгляда жуткого и холода колкого. Ужаснулся беспамятно полной недвижимости своей и попытался встать. Но лишь едва-едва пошевелил сопливым носом, ибо за ночь в клофелиновом забытье вмёрз в непросыхающую лужу, как гнилое бревно.

      – Э, милай, да кто ж тебя сюда угораздил?.. – услышал он беззубый, древний голос.

      Как с того света услышал и, как с того света, узрел над собой страшное лицо старушечье.

      – Помоги, ведьма! – исторгли леденелые губы. Но старуха и без призыва стала крошить клюкой ломкий лёд обочь окоченелого страдальца. И вызволила из ледового плена непотопляемого Цейхановича, и лицо его честное, с багровой шишкой на лбу отёрла грязным подолом.

      – Эк, догулялся, милай! Не в деда пошёл. Дед-то твой по лужам не лазил, всё больше под юбки норовил, – посетовала старушенция, помогая встать шалопутному внуку примерного дедушки.

      Слеза навернулась бабке на глаза – привиделась она сама себе в этой немощной слезе пышной блондинкой, которую эк как приятно было охаживать предку Цейхановича. И имя своё из ожившего небытия услыхала: «Ниночка!..»

      Но никто давным-давно не окликал её так ласково. И не ждал её нынче никто, один погост да быльё и крапива. И согрела на миг нежданная слеза седое сердце.

      А Цейханович настолько промёрз, что и глаза не мог согреть невольными слезами. И только железное здоровье да неукротимый наследственный оптимизм уберегли его от крупозного воспаления лёгких после незапланированной