Победитель последних времен. Лев Котюков

полноватая, но вовсе не толстая блондинка, весьма схожая с соседкой из третьего подъезда, которая как-то совершенно без причины натравила на Цейхановича своего жирного бульдога. Но в отличие от соседки у виртуальной блондинки был светлый, жаждущий и независтный взгляд. Цейханович твёрдо решил в ближайшие выходные наведаться в зловещие Электроугли, авось никто не опередит.

      И светло стало у него на душе, как в годы ранней юности, когда он промышлял угоном лифтов в домах ЦК и Совмина, целыми днями раскатывая на них по Москве в ожидании романтичных встреч с нецелованными дочками партруководителей. Кстати, в демократические времена это вольнодумство ему зачлось – и он был причислен к лику активных борцов с коммунистическим режимом вместе с небезызвестным кавээнщиком Гусманом. Но Цейханович не кичился героическим прошлым, скромно замалчивал своё противоборство с пресловутой антиалкогольной кампанией и жил подвигами грядущими, ибо никогда не забывал, что в жизни всегда есть место смерти.

      Тьфу!.. Звонит телефон. Естественно, на проводе Цейханович.

      Он безжалостно требует прервать сочинительство и прибыть в его расположение для очередных ценных указаний и внушений. На все мои неуклюжие отговорки, что трудно даётся новая глава его жизнеописаний, что я почти подвиг совершил, усадив себя за рабочий стол после мартовских празднеств, что вдохновение почти на нуле, безоговорочно изрекает:

      – При наличии таланта писательство – не подвиг. При наличии таланта подвиг – неписательство. А ты пока талантлив. Жду немедленно!

      И я со светлой горечью соглашаюсь со своим другом, ибо никому не хочется быть неталантливым ни по эту, ни по ту сторону России.

      Слава Богу, нынешний визит к Цейхановичу прошёл вполне спокойно и почти не изменил моих творческих намерений. Откровенно говоря, или говоря откровенно, не поспевает моё неловкое и тяжёлое перо за жизнью Цейхановича. Неутомимо плодит сюжеты и коллизии мой энергичный друг, печёт их умело и скоро. Даже его хозяйственной жене со своими масленичными блинами не угнаться, куда уж мне, горемычному.

      Тают, растекаются быстрыми водами мои ледяные замки, осыпаются в ничто мои замки песчаные, обращаются незримым дымом воздушные замки мои, пока я силюсь облечь плотью слов могучее явление этой и иной жизни по имени Цейханович.

      Но кое-что всё-таки остаётся.

      Цепляются за бумагу иные слова, как репьи за штанины Цейхановича, и почти не отстают от моего героя. А иные совсем прилипают…

      К сожалению, многие мои общие высказывания, а также отдельные слова и словечки не всегда по нраву моему другу. Например, его страшно раздражает слово «взопрел» и ещё почему-то слово «передёрнул», хотя в контексте они звучат абсолютно безобидно.

      «В комнате было душно. Вонь стояла дикая. Взопрели картёжники, лишь Цейханович ещё не взопрел и пока не передёрнул».

      Хоть убей, но не пойму – чего ему тут не понравилось?

      Или совершенно проходной эпизод, без пресловутых «взопрел» и «передёрнул»:

      «Полковник