Победитель последних времен. Лев Котюков

смертью спешишь, сволочь!.. Я в три раза больше тебя получаю, а не спешу!.. Урод!.. – корчась от боли в руке, глотая грязную морось, выкрикнул я.

      – Да я б увернулся!. – обидчиво возразил друг и ещё обидчивей пробурчал: – И не в три раза больше ты получаешь…

      Но, узрев моё искажённое лицо, заохал, попытался разжать скрюченную судорогой руку – и послушно засеменил обочь через переход на зелёный свет.

      А через неделю его сбила вечерняя электричка, и глубокомысленные кретины при опознании тела многократно, как бы в назидание трупу, приговаривали: «От Судьбы не убежишь…» ну и прочее, не менее оригинальное.

      И я отчётливо вдруг осознал, что «Мерседес» был послан Судьбой, что не надо было мне в тот вечер спасать своего друга. Не на такой уж большой скорости он катил, ну километров пятьдесят-шестьдесят, не более. И только сейчас я вспомнил окраску «мерса» – синюю. Ну зацепил бы он крылом бедолагу, отделался бы тот парой сломанных рёбер да сотрясением мозга. Полежал бы недельку в больнице под мои проклятья – и жил бы себе поживал и, глядишь, стал бы зарабатывать после сотрясения мозга на пару сотен больше, чем я.

      Но почему, почему я тогда подумал, что «Мерседес» – чёрный?!

      Ведь был-то он цвета морской волны балтийской. О, как, однако, обманны московские сумерки!.. Уж из-под синего «мерса» я вряд ли успел бы вытащить своего друга. А успел лишь оттого, что он чёрным мне примерещился. И нынче мы обмывали бы выписку бедолаги из «Склифа», а не томились пустым поминальным молчанием.

      Но лишь истинно пустое способно избыть пустое!

      Быть другом всех – быть вечным врагом себе!

      И… И… И… И… от Судьбы не убежишь!..

      Но… Но… Но… Ну да ладно, ибо правда избавляет от смерти. И самая безнадёжная яма имеет свою высоту и гордится своей глубью-глупью, как высотой недостигаемой.

      – А ну, Анюта, гони валюту! – жизнерадостно гаркнул вольноотпущенный экс-немец, готовый ринуться, как на Париж, на штурм винного ларька.

      – Щас, козёл, в бюстгальтере пороюсь, – овалючу… – сердито пробурчала женщина, которая могла бы быть моей, и с бессмысленной надеждой посмотрела в мою сторону.

      Я поманил пальцем экс-немца, достал из кармана купюру и ласково отчеканил:

      – Вот тебе гуманитарная помощь, жертва Освенцима! Но, но!.. Но обратно прошу не возвращаться – и обязательно вон с той дамой!..

      Я кивнул на женщину, которая когда-то – о, Господи, почти уже никогда! – могла бы стать моей, – и даже не удивился, не заслышав в ответ угрюмой ругани.

      Скороспелая парочка, неуклюже распрощавшись, скорёхонько вывалилась за порог, ибо я очень не люблю просить дважды об одном и том же.

      Одиноко и долго завыла вдали электричка, как перед крушением всего зримого и незримого светомира, как перед очередным наездом на человека. Может быть, у того самого переезда, где погиб мой друг, а может, ещё ближе…

      «Зря, однако, этот хмырь экс-немец ходит без трусов. Что русскому – здорово, то немцу – смерть». Эк, небось натерпится,