И ты, Гомер! Фантасты о писателях. Светлана Тулина

В ней добавилось две страницы – в начале и в конце. Крахмально белые листки бумаги слегка пожелтели и буквы подровнялись под типографский шрифт, не отличишь от остальных. В школьной сумке у меня лежала пачка страниц повиновения, клей и ножницы.

      Первым уроком была математика, и к доске, как всегда, вызвали Сырбачеву. Она тосковала, вдавливая мел в доску, выводила черточки и загогулинки и незаметно вытирала глаза, будто соринка попала. Вот, зачем учителя так делают? Вика Сырбачева поет так, что заслушаешься, и рисует лучше всех – и вот ее вызывают на всех уроках к доске, чтобы доказать, какая она дура:

      – Садись уж, горе луковое! Два!

      Я прошептал первую строчку из страницы неповиновения (я же ее наизусть помню!) – и журнал шмякнулся с учительского стола на пол. Я тут же подскочил подать. Журнал сам раскрылся на нужной странице. Я протянул его учительнице. Та поправила очки и побежала карандашиком по строчкам:

      – Лэ, Мэ, Нэ, О, Пэ, Рэ, Сэ… Сырбачева, – карандаш с хрустом сломался. Учительница поднесла журнал поближе, поводила носом в разные стороны, вытянула руки, откинув голову, прищурилась… – Ай-яй-яй! Пять, пять, пять, пять-пять – и тут, на тебе! – двойка! Неси дневник!

      Учительница вляпала размашистую каляку в дневник, Сырбачева поплелась на свое место. Когда она поравнялась со мной, я подергал за дневник – тот выскользнул у девочки из рук. Я положил раскрытый дневник на ее парту. Огромная нарядная пятерка, первая в четверти – прямо, открытка! Что и требовалось доказать. Сырбачева села и до конца урока пялилась на эту пятерку, покачиваясь тихонько вперед-назад.

      Мелкий вертлявый Олег Подчебучин, сидевший позади нее, тут же скопировал обалделость Викиного лица, вцепился пальцами в свои локти и стал раскачиваться вперед-назад. Ему было с чего обалдеть – с этого момента он остался единственным двоечником в классе.

      Книжка со страницей повиновения гораздо интересней обычных книжек. На переменке я вклеил в алгебру еще одну страничку и показал Сырбачевой новую тему. Она взахлеб прочитала про квадратные уравнения, забрала у меня алгебру и зачиталась.

      Меня распирало от всемогущества. Я заглянул в медпункт, взял брошюрку про грипп, тут же на подоконнике вклеил в нее страницу повиновения и помчался в учительскую. Из дверей учительской выходила завучиха, я чуть не вписался в нее:

      – Валентина Дементьевна! А правда, что у нас теперь уроки по тридцать минут? – я протянул ей брошюрку про грипп. Название брошюры изменилось, теперь это было «Постановление об изменениях школьного распорядка». Завуч глянула в первую страницу, развернулась и захлопнула за собой дверь учительской. Прозвенел звонок.

      Я запрыгал по лестнице наверх.

      – Инкосин! Ты почему не на уроке? – Мефодий Маркович разговаривал с каким-то дядькой, увидел меня, замахал руками: – Знакомься, это писатель Минор Ласточкин, он пришел к вам на урок литературы. У вас ведь литература