Темный инстинкт. Татьяна Степанова

может быть только две, – продолжил Кравченко, покачиваясь на диване. – Либо Шипова пришиб беженец из дурдома, либо с ним покончил кто-то из тех, кто вот уже третьи сутки подряд желает нам доброго утра за завтраком. Тебе какая версия больше нравится? Молчишь. А ведь это я логически развиваю твой эмоциональный ночной возглас: «Я так и знал, что-то случится». Вот и случилось.

      – Умное умозаключение.

      – Какое умею, такое и делаю.

      – Ничего мы не делаем, Вадя. Ни черта! Это-то меня и тревожит больше всего.

      – А я в детективы-добровольцы пока еще ни к кому не нанимался. Понаслышке знаю: наипаскуднейшее это занятие.

      Мещерский отвернулся.

      – А Елена Александровна, между прочим, действительно с самого начала о чем-то догадывалась, факт, – продолжал Кравченко. – Многое я бы отдал, чтобы узнать, что она там тебе недорассказала. И лопух ты, Серега! У родной бабки не мог ничего выудить толкового!

      – Я в эти дела с мистической белибердой не вникаю.

      – Но ты сам сказал: «Я так и знал».

      – А, – Мещерский отмахнулся. – С тобой говорить иногда невозможно.

      – Это потому, что я всегда прав. А знаешь что? – Кравченко растекся по дивану, точно огромная медуза. – После беседы с Павлином Иванычем кое-что мне тут представилось в несколько ином свете, чем раньше. Препротивный он мужичок, а?

      – Тебя раздражает то, что он известный актер и, что греха таить, писаный красавец, не чета нам с тобой.

      – Я так мелко не плаваю, мон шер, запомни. Не в этом дело. Просто кое на кого я тут иными глазами начал поглядывать.

      – Наверняка на девицу Алису, – фыркнул Мещерский.

      Кравченко улыбнулся.

      – Вот познакомились мы тут с совершенно посторонними нам людьми, – сказал он задумчиво. – Посидели за одним столом, выпили рюмку-другую. Но ведь и понятия не имели, в какие отношения вступим с ними в самом недалеком будущем.

      – Ни в какие отношения мы пока ни с кем не вступали.

      – Ошибаешься, брат. Узелочек уже завязался. И сдается мне, завязали его намеренно именно тогда, за столом, в первый наш вечер, когда мы, вернее, ты…

      – Вернее, ты, Вадя.

      – Ну да, когда мы поведали всей честной компании об убийстве того пропойцы на дороге.

      – Я так не считаю. К тому же тогда первую скрипку за столом играл Файруз. Именно он первым начал рассказывать об убитом. Мы только уточняли факты.

      Кравченко поднял брови:

      – Мы им рассказали все, и весьма подробно. Вот в чем дело. Возник прецедент. А им мог кто-то воспользоваться в своих целях. Ну ладно, эти выводы еще вилами на воде писаны, нечего пока гадать. Ты вот лучше скажи: кто тебя тут сейчас больше всех интересует? Только честно.

      – Честно? – Мещерский почесал подбородок. – Естественно, ОНА.

      – А кроме нее?

      – Корсаков и Файруз.

      – Почему?

      – Я, например, так пока и не догадался, кем доводится Зверевой и что делает в ее доме этот крашеный бугай. А Файруз… ну отчего это ему пришла фантазия вдруг оказаться иранцем? Кстати, интерес к иностранцам