Темный инстинкт. Татьяна Степанова

выбежал во двор. Там его остановили милиционеры. Он схватил одного из них за куртку, рванул к себе, потом словно опомнился – сполз на землю, сел и заплакал как мальчишка-первоклассник. Белый бультерьер лег у его ног и злобно скалился на всех подходивших слишком близко.

      Реакции других домочадцев Мещерский просто не заметил. Уже ночью в кровати, вертясь с боку на бок и слушая мерное дыхание Кравченко (они хотели было вечером снова предложить Зверевой свои охранные услуги, но Файруз испуганно замахал руками: «Что вы, с ней нельзя сейчас говорить, она в шоке». Осталось только извиниться, подняться к себе и лечь спать), он вспомнил одну вещь, которая сначала остро поразила его, потом напрочь позабылась в вихре событий, а теперь вот во тьме комнаты снова всплыла в памяти. Когда он мчался за радиотелефоном, то попал на участок не через ворота, а через калитку за домом – тропинка с холмов упиралась как раз в эту открытую настежь чугунную решетку со сломанным засовом. По забору лепились гаражи – туда, видимо, ставили машины как самой Зверевой, так и ее гостей, – всего три просторные металлические коробки. И была там еще бежевая свежевымытая «Тойота» – машина Петра Новлянского. Сам он копался в багажнике, а его сестра Алиса поднимала при помощи домкрата дверь гаража, которую неожиданно заклинило. И вот теперь Мещерский вспомнил, что его тогда особенно поразило: как легко, с какой неожиданной силой и сноровкой эта худосочная девица справлялась с увесистой дверью! Когда он возвращался, они уже открыли гараж и загнали «Тойоту» внутрь. Алиса же отмывала что-то со своей спортивной куртки.

      Мещерский закрыл глаза: все так ясно, так отчетливо – вся картина так и стоит. Заворочался.

      – Вадька, ты не спишь?

      – Сплю. И ты спи. Время «Ч», – однако голос Кравченко был отнюдь не сонный.

      – Я хотел тебе сказать…

      – А я сплю, Серега. Говорить будем завтра, на свежую голову.

      – Но я хочу сказать: ты веришь в то, что милиция говорит? Что Шипова убил тот псих. Они утверждают, что…

      – Они ничего пока не утверждают. А я сплю.

      – Ты не веришь!

      – Без этого психа было бы легче дышать. Нам всем.

      – Помнишь, что я тебе говорил про этот дом? Помнишь?

      – Помню.

      – Я так и знал, Вадька, подсознательно – знал. Я чувствовал. Понимаешь?

      – Понимаю. Спи. Кстати, ты же недавно только говорил: «Откуда мне было знать?»

      – Не цепляйся. Слышишь? Да слышишь ты меня или нет?!

      – Ну что еще?

      – У тебя выпить есть?

      – В сумке фляжка. Возьми.

      Мещерский встал, нашарил в темноте в багаже Кравченко плоскую металлическую фляжку, из которой герои в ковбойских фильмах потягивают скотч. А Кравченко в ней держал свой любимый армянский коньяк. Глотнул, поперхнулся, снова глотнул.

      – Завтра я найду кассету, – заявил он решительно, – в этом доме обязательно должны быть кассеты или диски с ЕГО голосом.

      – Зачем это тебе теперь?

      – Я хочу, чтобы ты услышал, как он пел. Ты должен