Темный инстинкт. Татьяна Степанова

Просто… просто мне было как-то не по себе. Мороз по коже прошел.

      – А что именно случилось? После каких событий вам приснился тот сон? – не выдержав, влез Мещерский.

      – У меня был день рождения. Собрались гости, все очень поздно закончилось. Заснула я только под утро. А потом Андрей разбудил меня и сказал, что я кричу во сне. И я сразу же вспомнила, что мне приснилось. Все так отчетливо стояло перед глазами. И мне стало жутко.

      – А где вы отмечали день рождения? В ресторане?

      – Нет, на подмосковной даче. Я купила дом на Николиной Горе – дивное место. Совсем дешево купила, старый дом, милый. Конечно, пришлось его сломать и построить новый. Считайте, заодно мы отмечали и новоселье.

      – Собралось много гостей?

      – Нет, только моя семья.

      – Все те, кто приехал к вам сюда?

      – Да.

      – Все-все? – настаивал Кравченко. – Или кого-то все-таки не было?

      – Все. Ближе их у меня никого нет.

      – А это была ваша первая встреча с семьей после вашего приезда из-за границы?

      – Нет, почему? С чего вы взяли? Я же там не в изгнании жила. Мы часто виделись.

      – Со всеми? Я не считаю вашего мужа, вашего секретаря, Майю Тихоновну и Александру Порфирьевну – я знаю: эти люди всегда были с вами. Но остальные?

      – Петя с Алисой регулярно навещали меня, и в Милан приезжали, и в Лугано – они же учились в Италии, и потом тоже, когда закончили учебу. И когда мой муж был жив, и позже. Егорка последний год жил с нами, я хотела, чтобы он тоже учился в Италии. И Дима часто гостил. И мой брат.

      Тут Мещерский хотел было ввернуть вопрос про Корсакова, но не успел. Кравченко захватил инициативу в свои руки.

      – Значит, все эти люди виделись с вами часто, в том числе и после вашего брака с Шиповым. Я понял. Спасибо. Но продолжайте дальше, пожалуйста: итак, был вечер ваших именин – как водится, тосты, пожелания, поздравления и что… потом?

      – Мне вдруг стало плохо.

      – Обморок?

      – Нет, вы не поняли, – Зверева покачала головой. – Я ощутила вдруг себя как… ну, как мошка, которую гнетет столб атмосферного давления. Ужасная тяжесть. Мне нечем было дышать от… ненависти, – голос ее дрогнул.

      – От ненависти? – нахмурился Кравченко.

      – Да. Я вдруг всей кожей ощутила, что со мной должно произойти нечто дикое, ужасное, потому что эта волна ненависти, которую я почувствовала, адресовалась именно мне.

      – Это исходило от кого-то из ваших гостей?

      – Я не знаю. Но ненависть витала в комнате, где мы сидели, в доме. Я не знала, что мне делать, как спастись.

      – Но в чем это выразилось? Вы поймали чей-то ненавидящий вас взгляд, кто-то что-то сказал в ваш адрес, намекнул?

      – Нет. Все это было… ну, в воздухе, что ли, – певица плавно повела рукой. – Напряжение. Электричество – как перед грозой. И я все ждала: вот грянет гром и убьет меня наповал. Но… ничего не произошло тогда.

      – Было нечем дышать, – сказал Мещерский.

      – Как? –