Бунт. Книга II. Владимир Уланов

за рукоять сабли, не дал выдернуть оружие. Тут подоспели и другие есаулы: Фрол Минаев, Федор Сукнин. Стали уговаривать Разина.

      – Ах ты… – матюгнулся в ярости Степан. – Да как ты смел говорить мне такие речи! Да я сейчас велю тебя посадить в воду! А воеводе своему передай, что не больно-то его я боюсь! Когда время придет, рассчитаюсь с ним!

      Хотел было еще Видорос что-то ответить Разину, но подоспевший сотник Леонтий Плохой предупредил полковника:

      – Уходи отсюда, пока цел! Уходи и не зли атамана, а то дождешься, что посадят тебя в воду или саблей порубают: ведь защитить тебя некому будет, вишь, сила у меня какая, – и Леонтий показал на свою поредевшую полусотню.

      Видорос понял свою ошибку и, вздыбив коня, поскакал в ворота Царицына – по всей видимости, звать на подмогу воеводу Унковского. Разин рванулся было за ним, но крепкая рука Черноярца надежно держала лошадь атамана под уздцы.

      – Да бес с ним, Степан Тимофеевич, пошел он!.. – успокаивал Иван Степана. Разин, еще не совсем отойдя от гнева, продолжил путь вдоль обоза со своими есаулами, ругаясь и грозя в сторону Царицына.

      Долго смотрела Ефросинья на фигуру атамана в окружении казаков, потом, оглядевшись по сторонам, перекрестила рукой удаляющихся всадников, что-то шепча: то ли молитву, то ли слова, которые были неожиданными для недавно потерявшей любимого женщины.

* * *

      Как только подошли разинцы к Пятиизбенному городку, Степан велел позвать к себе Леонтия Плохого.

      Сотник явился быстро, с любопытством поинтересовался:

      – Зачем кличешь, атаман?

      – Пришла пора нам, Леонтий, прощаться. Спасибо, что проводил нас, – и атаман, улыбаясь, поклонился в пояс Плохому.

      – Так мне же велено тебя до места проводить!

      – А мы уже пришли до места. В Черкасск не пойдем, а пока остановимся здесь.

      Леонтий недоверчиво поглядел на атамана, затем сказал:

      – Тогда пушки мне все отдай.

      – Какие пушки? – с удивлением спросил Разин. – В царской грамоте сказано о прощении грехов, а о пушках – ничего.

      Леонтий затоптался на месте, не зная, что делать и что сказать, затем в растерянности выдавил из себя:

      – Так ведь Прозоровский с меня голову снимет, если пушки у тебя не заберу.

      – Ничего, обойдется твой Прозоровский без моих пушек, а воеводе скажешь, что я не отдал. Спасибо тебе за все, сотник, можешь возвращаться в Астрахань. А может, служить ко мне пойдешь?

      От такого предложения у Леонтия округлились глаза, он в волнении произнес:

      – Да ты что, батюшка? Я государю нашему Алексею Михайловичу в верности клялся! Не могу я нарушить крестное целование!

      – Так и мы тоже государю служим, – серьезно ответил Разин.

      – Знаю я, как вы ему служите!

      – Это как же мы служим? – уже улыбаясь, спросил атаман.

      Леонтий Плохой отвел глаза от его напористого, жгучего взгляда и ничего не ответил.

      – Тогда, сотник, прощай. А воеводе