Бунт. Книга II. Владимир Уланов

коли найдут тебя в церкви супостаты, что тогда со мною сделают? Иди-ка, князь, да спрячься в другом месте и не появляйся до ухода казаков.

      Не зная, куда деться, боясь быть узнанным, глухими переулками добрался воевода до дома Ефросиньи, требовательно постучал в ворота. Вскоре они отворились. Увидев Унковского в простом платье стрельца, женщина от удивления даже приоткрыла рот, а затем, чуть улыбнувшись, спросила:

      – Что, воевода, и твой час пришел?

      Унковский с мольбой в голосе стал просить:

      – Укрой меня, Ефросиньюшка, где-нибудь. Или грех на душу возьмешь, выдав меня казакам?..

      Первым желанием женщины было захлопнуть ворота перед этим ненавистным ей человеком, но, вглядевшись в растерянное, жалкое лицо некогда грозного воеводы города, пожалела его.

      – Ладно, князь, не буду я греха брать на душу: иди, прячься в сарай, а сегодня же ночью чтобы убрался.

      14

      5 октября Степан Разин со своим войском уходил на Дон из Царицына. День выдался ясный, солнечный, но прохладный. Длинная вереница подвод далеко растянулась от стен города в степь. Леонтий Плохой и Федор Алексеев с сотней стрельцов сопровождали войско Разина. Казаки весело посмеивались над стрельцами:

      – Эй, служаки, может, меня до самого куреня проводите? – насмешливо крикнул Леско Черкашин, улыбаясь во весь рот.

      – А меня доведите ажно до моей женки! – хохоча, поддержал Леску Фрол Минаев.

      – Ладно вам ржать-то, казаки, раз велено государем вас проводить до Дону, значит, исполним, – примирительно ответил Леонтий Плохой.

      Царицынская голытьба и простой народ вышли провожать казаков. Просил бедный люд еще остаться в городе: уж больно понравилось быть хозяевами, когда воеводы нет, а начальство и богатенькие молчат или прячутся.

      – Эх, жаль, что казачки уходят из города. Пожили бы маленько, да порядку бы поучили воеводу и его помощников, – с сожалением говорил седовласый, сухощавый, высокий старик сыновьям, стоящим с ним рядом.

      – Видно, торопится домой атаман, – ответил один из сыновей.

      – Тут заторопишься. Чай, более двух годков казачки не бывали дома, – опять проговорил старик.

      – Пусти, батя, нас с казаками, – робко попросил сын Гаврила – такой же высокий, как отец, со здоровым румянцем на щеках.

      – Так они же домой идут, а вы что там делать будете?

      – Не, батя, слышали мы от верного человека, что атаман собирается в поход.

      – Куда-й-то он опять? – с удивлением спросил отец.

      – Куда – не говорят, но собирается.

      – Никаких походов! – нахмурившись, отрезал старик, – на кого кузню оставите? На меня, старика, чтобы я с сумой по миру пошел?

      Сыновья примолкли, с завистью поглядывая на уходящих казаков.

      Невдалеке, на пригорке, прислонившись к белой березе, стояла Ефросинья. Не хотела она идти провожать казаков, да и некого было провожать. Но ноги сами несли ее к воротам. Даже себе в душе не признавалась Ефросинья, что шла затем, чтобы еще раз взглянуть на атамана. После того как она впервые повстречала Степана Разина, ей хотелось