Под кроной памяти. Юлия Соловьева

лесть.

      Милан передал Берту тетрадь, и тот запустил ее.

      – Есть, – улыбнулся Велибор, потрясая пойманной тетрадью.

      – Этой вот обложке очень много лет, ее прадед мой сам сделал!

      – Недурно, – Велибор нахмурил брови.

      Берт подошел ближе к окну и сказал громким шепотом так, чтобы никто кроме брата его не услышал.

      – Что-то вы рано поднялись сегодня, ваше величество, да еще и в своих покоях, а не в какой-нибудь подворотне, как вам это свойственно…

      Велибор сделал удивленное лицо.

      – Уже забыл о словах местного мудреца, который видел тебя спящего на городских улицах?

      – Ах, да… со мной всё в порядке, – Велибор заломил руки и кивнул на незнакомого парня. – А это кто?

      – Человек… – Берт пожал плечами.

      Велибор вопросительно молчал.

      – Да не знаю я его, – протараторил Берт в обычной своей манере, – он на недельку, проездом… знакомый Милана, вроде пастухом трудится.

      – А в Албании сейчас, значит, пастбищ нет… Ясно.

      – Да что ты заладил про свою Албанию?! Может, нам с отцом тоже уехать? Всё, я ухожу, скоро вернусь… Кстати, – Берт замер на миг и расплылся в улыбке, – Лиен из аптеки передавала тебе привет! Ой, всё, молчу, – Берт притворно хлопнул себя по губам, – я совсем забыл, у тебя же идеал!

      – Звучит как диагноз.

      Берт ухмыльнулся, смешно сморщив нос, поманил пса и двинулся к забору. Открыв калитку, он посмотрел по сторонам и быстро пересек проезжую часть. Милан и незнакомый парень разошлись в противоположные стороны. Фигура Велибора осталась стоять возле окна безмолвно и недвижимо.

      – Привет из аптеки… – пробубнил он. – Я должен придумать пьесу! Нет необходимости слать мне приветы Лиен…

      Закрылись створки, заскрипели старые половицы, тяжело вздохнула кровать.

      – Как странно устроен мир, всеобщее благо держится исключительно на эгоизме…

* * *

      Ночью, когда многоголосый гомон Цетинье сошел на шепот, Велибор обнаружил себя сидящим на ступенях своего маленького домика. Он с трудом помнил, когда и как очутился здесь, поэтому вид имел совершенно растерянный. Кто знает, может быть, он бродил по улицам городка и черногорским лесам, а может быть, так и провел весь день дома.

      Открылась калитка, и черные высокие сапоги заскользили по ворсистой лужайке.

      – Велибор, – зашептала Катарина, – я уходила, было восемь, а сейчас уже почти десять, а ты всё сидишь!

      Велибор поднял глаза и посмотрел на нее.

      – Я, видимо, заснул, – ответил он, пожав плечами. – А тебе разве можно выходить на променад, когда так поздно?

      – Не знаю, я ни у кого не спрашиваю разрешения, – хмыкнула Катарина, – я же не третьеклассница!

      – Когда я учился в третьем классе, тебя еще на свете не было, – задумчиво произнес Велибор.

      – Я догадываюсь, – иронично заметила девушка. Она извлекла из маленькой сумочки тонкую сигарету и розовую лаковую зажигалку.

      – Ты что, тоже куришь? – удивился Велибор.

      – Я изредка, – отозвалась Катарина. Она стояла, опершись