Полдень. Ольга Фикс

ко мне поболтать на кухню? Рассказать, что у тебя происходит, что выбрала на следующий год?

      – Мам, да я тебе по телефону сто раз уж про все рассказывала!

      – По телефону не то. По телефону разве про все расскажешь?

      Машка вздыхает. Нет, она, конечно, очень любит маму. Но, честно сказать, в первые дни после приезда с ней бывает нелегко.

      – Хорошо. Но дай мне сперва хоть в туалет сходить и умыться.

      Она долго плескалась и строила зеркалу дурацкие рожи.

      Вот вам всем! Как в нее можно не влюбиться, когда она так улыбается? Кто перед ней устоит?!

      – Как Никита?

      – Никита хорошо. На прошлой неделе мы у них были. Маленькие такие забавные! Хотя какие они маленькие! Старшему на будущий год уже в школу.

      – Не может быть! А куда? К нам, в Святичи? Было б здорово! Я б за ним присмотрела. Все ж-таки племянник родной.

      – Нет, в Крутичи. Так Света хочет. Говорит, все-таки поближе.

      – А смысл? Навещать же все равно не дадут! Она что, не в курсе, какая про эти Крутичи слава? Мы туда на соревнования ездили – сыро, неуютно! Болота везде кругом. Речка, правда, рядом, но все равно она за территорией. Не, завтра первым делом побегу к Никите. Пока меня в работу не запрягли, попробую им мозги вправить.

      – Попробуй. Меня они навряд ли послушают. Учти только, что Света сама из Крутичей. Она-то на них другими глазами смотрит.

      – И что?! Какая разница, где кто учился! Какая разница, где кто учился! Есть же ведь объективная реальность. Все знают, что наша школа…

      Она не заметила, как хлопнула дверь. Спохватилась, только услышав над ухом:

      – Маруська, побойся Бога! Выкинь хоть на пару месяцев школу из головы! Ну, приди в себя, ты же дома.

      – Папа! – она вскочила и повисла у него на шее.

      Отец устоял, хоть и болезненно сморщился. Расцепил Машкины руки, и аккуратно поставил ее на пол.

      – Потише, ведь убьешь ненароком.

      А раньше всегда говорил: «задушишь», вспомнилось Машке.

      – Пап, что они тебе сказали про сердце?

      – Стучит, куда оно денется. А что они могут сказать? Следить надо за собой, беречься, не волноваться. Я их спрашиваю: «А жить за меня тогда Пушкин станет?» Не дают ответа. От общественных, правда, освободили.

      – Да что ты?! Надолго? Значит, думают, с тобой что-нибудь серьезное? – мамины руки опускаются, голос сразу начинает дрожать.

      – Пока сказали на пару месяцев. И очень кстати. Займусь, наконец-то, всерьез монографией. Удачно, что с Машкиными каникулами совпало. Да не смотри ты на меня так, малыш! А то мне уже и самому страшно. – Папа досадливо машет рукой на маму. – Оставь, меняй уже выражение лица! А что мы все про меня, да про меня? Маруська, колись давай, что наметила на тот год, какие свершения? Как было на экзаменах?

      Машка в сотый раз принимается рассказывать про философию, религию, языки. Что алгебра пять, история пять, обществоведение вообще пять с плюсом. А геометрия слегка подкачала,