Совесть – имя собственное. Яков Капустин

Богу и суд учёл. И друзья все за меня. А то хотели червонец впаять. Так что никому я ничего плохого не сделал.

      Ну что тут сказать.

      И мы не осуждали Павла Петровича. Наш человек. Геройский мужик.

      А девке какая разница. Всё равно потом трахаться.

      Испортили жизнь хорошему мужику, козлы!

      Не посмотрели, гады, что он – наш….

      Вся ментовская рать

      Кому не лень было читать мои «Лагерные хроники», тот уже имеет некоторое представление о том, как жила зона строгого режима на севере в брежневские времена.

      Конечно, эта жизнь очень отличалась от «малолеток» «общего режима» и «следственных изоляторов».

      На строгом режиме уже никто не проявляет интереса к уголовным обычаям, традициям, песням и байкам.

      Это привилегия новичков, которые только и думают о том, как они будут потом с томным и замудрённым видом рассказывать о тюремной жизни, непосвящённым, но жаждущим приобщиться к запретной романтике, идиотам, хотя бы на лингвистическом уровне.

      На усиленном, строгом и особом режиме все силы человека направлены на выживание, с соблюдением, конечно, элементарных лагерных норм, которые тоже отличаются от романтических благоглупостей новичков, типа «красное есть нельзя».

      Да кто бы это встретил на северной зоне живой помидор хотя бы один раз за десять лет?

      По выходу же на волю каждый серьёзный терпигорец озабочен уже не тем, как себя подать, а наоборот, как бы незаметней затеряться среди бодрой и энергичной массы советских трудящихся. Правда, необходимо сделать поправку на трезвость.

      За пьяных мы не в ответе. Они нам не интересны и не подотчётны.

      В лагере при «Качалове» пьяный заведомо неправ (при остальных равных условиях).

      И, когда читатели видят несоответствие в моих рассказах своим представлениям, россказням случайных сидельцев и художественным фильмам, то я могу только и сказать, что эти байки и фильмы так же похожи на обыденность лагерной жизни, как фильм «Звёздные войны» Джорджа Лукаса на тяжёлый и опасный полёт Юрия Гагарина.

      Поскольку большую часть срока после многих лет приключений я руководил лагерным производством, то через мои руки проходило немалое количество «левых» наличных денег.

      Так тогда работало любое советское предприятие. Если начальник не «крутился», то ни о каком плане не могло быть и речи.

      К чести надзиравших и охранявших меня офицеров, должен сказать, что никто и никогда из них не пытался иметь к моим деньгам какое-либо отношение.

      Напомню, что это происходило в «брежневские» времена, 60–70 годы прошлого века, в лесных зонах строгого режима на севере.

      Может быть потому, что им было чего терять, а, может быть, моральная атмосфера в стране этому не способствовала.

      Я сам денег офицерам никогда не давал и от других такого за двенадцать лет не слышал.

      Бывали, правда, редкие и достаточно курьёзные исключения.

      Обратился как-то ко мне молодой лейтенант, начальник второго отряда Валера Смирнов с несколько необычной