Декамерон 1914. Вадим Вольфович Долгий (Сухачевский)

покуда я окончательно не удостоверился. Кстати, не советую вам обращаться к здешним эскулапам, они умеют распознавать такого рода хворобы лишь на гораздо более поздней стадии, я же некогда служил в одной чикагской клинике, где занимался главным образом подобными вещами и там научился узнавать этих гномов сразу и безошибочно. Очень боюсь, что и в данном случае это они, мои старые знакомцы. Поверьте, будет всего правильнее, если вы завтра же посетите меня. Прошу – не чинясь, в любое удобное для вас время.

      Из вежливости я поблагодарил доктора, но в ту минуту совершенно не сомневался, что никакой надобности в моем визите к нему нет. Я уже чувствовал себя отменно, а свой недавний приступ склонен был отнести на счет какого-то неловко сделанного вдоха. Не верил я ни в каких таких гномов, примерещившихся, как я полагал, Забродову!

      Лишь перед сном вспомнил о них, и сразу подступил страх: чтò если они снова оживут, вопьются в мое нутро?

      И они, словно только лишь и ожидая этого моего страха, тут же вправду ожили, впились.

      Да как!..

      – – —

      ……………………………………………………………………………………………………..

      …………. <…> Доктор говорил бесстрастно:

      – Начну с существа вашей болезни. Тут все медики со мной сошлись бы во мнении. Имя поселившимся в вас гномам – cancer; это бурно растущие клетки, уже успевшие образовать у вас в пищеводе немалую опухоль, которая иногда надавливает на некий нерв, и в том причина ваших мучительных болей. Сейчас эти боли редки, однако день ото дня они, уверен, будут учащаться. Пока еще опухоль невелика, но она неминуемо будет разрастаться, и нынешняя медицина бессильна как-либо это предотвратить. Операция по удалению опухоли ничего, кроме дополнительных мучений, не даст, ибо она незамедлительно вырастет снова.

      Тьма начинала обволакивать меня. Было ясно, что приговор мне уже вынесен, и даже ясно, в каком месте поставлена запятая в той знаменитой казуистической фразе «казнить нельзя помиловать», где она, эта запятая – весом в человеческую жизнь. И все же я спросил каким-то чужим, словно бы отделенным от меня голосом:

      – Стало быть, я обречен?

      – Едва ли буду оригинален, – ответил доктор, – если скажу, что с самого момента рождения все мы обречены, все знаем, что когда-то непременно покинем этот мир. Таким образом, вопрос только в сроках.

      Я проговорил из своей уже почти полностью забравшей в себя темноты:

      – И эти сроки… Позвольте спросить, каковы же они для меня?

      Голос доктора пробился сквозь эту тьму:

      – Прежде, чем ответить, задам вам вопрос: вы ожидаете от меня ответа по амереканскому, по европейскому или по нашему, российскому счету?

      – А имеется разница? – спросил я.

      Он кивнул:

      – Весьма существенная. Американцы – нация молодая и прагматичная, для них самое важное – то, что они называют словом «бизнес». Поэтому они требуют самого точного ответа, дабы успеть распорядиться своим делом и своим имуществом. Мы же – нация разнеженная, мы вечно жалеем самих себя, так что даже в самых