Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том третий. Нелли Шульман

обедали, перед несостоявшейся свадьбой сестры:

      – Тони я не увижу… – превозмогая боль в ноге, Джон поднялся, – и Уильяма тоже. Мальчик, вообще-то, должен стать наследником титула, если я… – дальше он не думал. Подвальчика на Патерностер-роу больше не существовало. Улицу разбили в одном из последних налетов Люфтваффе:

      – Тетя Юджиния погибла, – Джон, припадая на правую ногу, тащился дальше, с флягой воды, – кузен Стивен из России не вернулся. Августа круглой сиротой осталась. А если что-то случилось с Тони, с отцом Уильяма? Кто о мальчике позаботится… – Джон старался не смотреть на правую щиколотку. Тощие ноги, в изорванных, старых шортах, покрывали синяки, от сегодняшней палки охранника. Один из ударов пришелся прямо по язве. Тропическая гниль, как ее называли, была болезненной. Джон, валяясь в грязи, едва ни умер прямо у крепких ботинок охранника, в луже нечистот.

      Боль была такой, что сердце, казалось, остановилось. Иногда Джон думал, что так было бы лучше. Он обрывал себя:

      – Не смей. Тебе надо выжить, ты обещал… – в Англии он бы и не обратил внимания на царапину. Гвоздь чиркнул его по щиколотке, показалась кровь. Напарник, неловко ударивший по молотку, извинился. Потом Джон вспомнил рассказы кузины о местных язвах. Порез распух, появились пузыри, плоть распадалась под пальцами. Язва разъедала ногу все дальше. Сейчас Джон мог увидеть, среди красно-черной массы, что-то белое:

      – Кость… – он, с облегчением, добрался до конца барака, до своего места, – это кость. Интересно, как прошла встреча в Касабланке? Мадемуазель, наверное, во Францию вернулась, Роза в Брюсселе… – Европа была далеко от запаха гнили, и рвоты, от стонов умирающих людей.

      Подтянув под себя ноги, Джон устроился на нарах, неторопливо пережевывая свою толику риса. Два месяца он прятал язву от охранников, хромая со всеми по десять миль в день, на стройку. Японцы подгоняли отстающих ударами палок. В конце концов, возвращаясь вечером в лагерь, он упал, и не смог идти дальше. Ребята дотащили его до лазарета.

      Джон отпил воды:

      – Одно название, что лазарет. Никто, никого не лечит, врач не тратит медикаменты… – японец не обходил барак, только изредка заглядывая к больным. Один из фельдшеров немного знал английский язык. Он отдавал распоряжения дежурным. Дожевав рис, Джон скосил глаза на ногу:

      – Бежать? А как? Я говорил ребятам, нельзя рисковать жизнью. Я знаю, что такое джунгли, никто в них не выживет. Надеюсь, что Тесса увела отряд на север… – утром Джон принес пайки с лагерной кухни. Фельдшер прокричал, указав на его ногу: «Завтра!»

      – Я не выживу… – Джон свернулся на нарах, постукивая зубами, – здесь есть морфий, есть обезболивающие, но я стану инвалидом, после ампутации… – врач решил отнять его правую стопу:

      – Начнется гангрена, в таких условиях, – обреченно понял Джон, – меня ждет вторая ампутация, третья. Если я после первой не умру. Мне двадцати семи не исполнилось.