Полдень, XXII век. Страна багровых туч. Путь на Амальтею (сборник). Аркадий и Борис Стругацкие

ее черточками других женщин, совершенно не похожих на нее. Женщин, которые нравились ему раньше. Товарищей по работе, актрис из разных фильмов. При свете эти черточки исчезли, и она показалась ему тоньше, угловатее, смуглее, чем он представлял себе. Она была похожа на мальчишку-подростка. Она смирно сидела рядом с ним, опустив глаза, положив руки на голые колени. «Странно, – подумал он, – я никогда не замечал раньше, чтобы от нее пахло духами».

      Он выключил свет и повел субмарину на глубину. Нос субмарины сильно наклонился, и Белов уперся коленями в спинку кресла. Теперь через плечо Кондратьева он видел светящиеся циферблаты и экран ультразвукового локатора в верхней части пульта. На экране вспыхивали и пропадали дрожащие искры: вероятно, сигналы от глубоководных рыб, еще слишком далеких, чтобы их можно было отождествить. Белов перевел глаза на циферблаты, отыскивая указатель глубины. Батиметр был крайним слева. Красная стрелка медленно подползала к отметке «200». Потом она так же медленно будет ползти к отметке «300», потом «400»… Под субмариной трехкилометровая пропасть, и субмарина – это крошечная соринка в невообразимо огромной массе воды. Белов вдруг почувствовал, будто что-то мешает ему дышать. Темнота в кабине сделалась плотной и безжалостной, как холодная соленая вода за бортом. «Начинается», – подумал Белов. Он вобрал в себя воздух и задержал его в легких. Затем зажмурил глаза, вцепился обеими руками в спинку кресла и принялся считать про себя. Когда перед зажмуренными глазами поплыли цветные пятна, он шумно выдохнул воздух и провел ладонью по лбу. Ладонь стала мокрой.

      Красная стрелка миновала отметку «200». Это выглядело красиво и зловеще: красная стрелка и зеленые цифры во тьме. Рубиновая стрелка и изумрудные цифры: 200, 300… 1000… 3000… 5000… «Совершенно не понимаю, почему все-таки я океанолог? Почему я не металлург или садовник? Ужасная глупость. На каждые сто человек только один подвержен глубинной болезни. И вот этот один – океанолог, потому что ему нравится заниматься головоногими. Он просто без ума от головоногих. Цефалопода, будь они неладны. Почему я не занимаюсь чем-нибудь другим? Скажем, кроликами. Или дождевыми червями. Жирные дождевые черви в мокрой земле под горячим солнцем. И нет ни темноты, ни ужаса перед соленой трясиной. Только земля и солнце». Он громко сказал:

      – Кондратьев!

      – Да?

      – Слушай, Кондратьев, ты бы хотел заниматься дождевыми червями?

      Кондратьев нагнулся и пошарил в темноте. Что-то звонко щелкнуло, и в лицо Белова ударила струя ледяного кислорода. Он жадно подышал, зевая и захлебываясь.

      – Довольно, – сказал он. – Спасибо.

      Кондратьев отключил кислород. Ему было, конечно, наплевать на дождевых червей. Красная стрелка проползла отметку «300». Белов снова позвал:

      – Кондратьев!

      – Да?

      – А ты уверен, что кальмар?

      – Не понимаю.

      – Что это кальмар зарезал китов?

      – Скорее всего, это кальмар.

      – А может быть, это косатки?

      – Может быть.

      – Или кашалот?

      – Может быть, кашалот. Хотя кашалот нападает