Засланцы. Лион Измайлов

мнение по поводу. Ваше величество, такие сложные фразы ему не по умственным способностям. Мне кажется, не надо употреблять в разговоре с ним сложносочинённых и сложноподчинённых предложений, а также причастных и деепричастных оборотов.

      Услышав мою тираду, Прохор заплакал и сказал:

      – Батюшка, ни в чём не виноват. Единственный грех – в прошлом году корову из соседней деревни увёл, так мы же её тут же зарезали, и я её хозяину, как бы ко дню рождения, четверть самогона поставил, так совесть мучила.

      – О чём это он? – уже в полном замешательстве спросил Александр Николаевич.

      – Позвольте мне, ваше величество, задать ему вопрос в простой, естественной форме, – попросил я.

      Царь позволил, и я задал этот непростой вопрос, разбив его на две части:

      – Скажи, Прохор.

      – Да, ваше высокобродие.

      – Ты ведь сейчас крепостной?

      – Крепостной, ваше высокобродие.

      – Принадлежишь какому помещику?

      – Князю Барятинскому.

      – Хорошо. Царь-батюшка интересуется, не хочешь ли ты уйти от князя на свободу?

      – Никак нет, ваше сиятельство.

      – Ты не понял, – сказал я, – царь хочет всем вам, крестьянам, дать вольную. Всем, по всей России, чтобы вы больше не принадлежали помещикам, чтобы вы вольными были.

      Прохор упал на колени, стал биться головой об пол и кричать:

      – За что?! Батюшка, царь наш, Богом данный, чем прогневали? Живём, никого не трогаем. Верну я ему корову, вот подзаработаю и верну. Христом Богом прошу, не велите казнить, велите миловать.

      – Постой, Прохор, э-э-э… любезнейший, – не выдержал царь, – мы же вам вольную дадим моим указом. Вольные вы будете по повелению моему царскому. Вы свободные будете.

      – За что?! – кричал Прохор. – Князюшка нам как отец родной. Семья у меня большая, мужиков-то всего двое: отец мой да я с отцом. Куда мы пойдём?

      – Никуда ходить не надо будет, – увещевал царь, – землю вам выделим. Помещик вам землю свою даст, а я за это помещикам заплачу, и вы будете свободно работать на своей земле. И платить государству налог.

      – Ещё и налог? – зарыдал Прохор. – Батюшка царь, да зачем же это? Так ведь мы справно живём. С князем не ссоримся, работаем и на него, и на себя. Зачем же вам его-то обижать и нас нищими оставлять? Вот, – он показал на меня рукой, – и его высокородие не даст соврать.

      И сколько мы с царем ни бились с этим Прохором, ничего не помогало, он стоял на своём.

      И других приводили к царю: и бедных, и богатых, справных мужиков и лентяев – все они твердили одно и то же. Не хотели они свободы.

      Один даже сказал: «Царь, отец наш родной, ежели нас отпустят силком, так мы все усадьбы барские сожжём. Я наш народ знаю. Вот ежели барин только скажет: «Идите от меня, более вы мне не дети», – так и сожжём».

      Оттого и реформа забуксовала и шли эти нескончаемые совещания, бои между ретроградами и либералами годами, и ничего не мог царь поделать.

      А что ты сделаешь, если сам народ не хочет, чтобы его освобождали?

      Царь даже плакал, оттого что народ его не понимает.

      – Как