Лоуни. Эндрю Майкл Хёрли

пошел с одной и улыбнулся.

      – Сейчас мне все это смешно, – продолжал он, – но О’Фланнери был завзятый мучитель. Мамаши и папаши и те его боялись. Он сразу давал понять, что с первого же дня вобьет в тебя страх Божий.

      – Как это?

      – Каждый раз, когда в класс приходил новенький, о’Фланнери задавал ему один и тот же вопрос.

      – Какой же?

      – Надо было перевести dura lex, sed lex[9]. – Отец Бернард посмотрел на меня. – Да, вот и они корчили рожи. Прямо перед тем, как получить палкой по заднице. – Он сжал губы и покачал головой. – Знаешь, я до сих пор чувствую, каково это. Учитель бил старой березовой палкой с такой силой, что дальше ему уже ничего не надо было делать, чтобы держать нас, глупых щенков, в узде. Ему достаточно было только подойти к столу и дотронуться до него рукой. Мы затыкались в одно мгновение, могу тебе сказать.

      – А другие учителя у вас все-таки были, преподобный отец?

      – Да, в конце концов.

      – Как это?

      Отец Бернард усмехнулся:

      – Карьера мистера О’Фланнери быстро закончилась, скажем так.

      – Почему? Что произошло?

      – Этот придурок свалился со скал в Ру Пойнт, когда фотографировал буревестников. Когда нам сообщили об этом в понедельник утром, все ликовали, и должен признаться, к моему вечному стыду, что и я тоже. Мы все еще веселились, когда пришел директор. Ну, думаю, все, конец. Ну, ты понимаешь. Но он совсем не орал на нас. Он знал, кто такой был О’Фланнери. И что люди о нем думали. Он просто присел на край стола и стал задавать нам вопросы по географии, по математике… И знаешь что? Вместе мы ответили на все до единого вопросы. Он, наверно, пробыл с нами час, а в конце сказал кое-что, что я до сих пор не забыл.

      – Что же это, преподобный отец?

      – Он сказал: «Придет время, когда каждый из вас скажет „спасибо“ этому человеку, который вложил в вас мозги».

      Потом он встал и вышел. Директор был прав. Он был безжалостный, О’Фланнери, и я всегда его ненавидел, но в каком-то смысле я ему благодарен, понимаешь? Не так много найдется его уроков, которые бы я не помнил.

      – А что это значило, преподобный отец?

      – Что значило что?

      – Ну та фраза на латинском.

      Отец Бернард засмеялся:

      – Закон суров, но это закон. Еще было, ну-ка… Ех fructu arbor agnoscitur[10] и Veritas vos liberabit[11].

      – А что это означает, преподобный отец?

      – Истина сделает вас свободными, – ответил священник и бросил карту на стол.

      – Иоанн, – не задумываясь, сказал я.

      Отец Бернард поднял брови и с интересом посмотрел на меня:

      – Отец Уилфрид многому тебя научил, а?

      Я кивнул и собирался показать Хэнни, какой картой ходить, как вдруг понял, что он выиграл.

      – Открываем, – сказал я и перевернул карты перед отцом Бернардом.

      Хэнни схватил их и прижал к груди.

      – Все в порядке, Хэнни, – сказал я. – Ты выиграл. Ты победитель.

      – Точно, он победитель, – засмеялся отец Бернард.

      Он взглянул на Хэнни и бросил свои карты на стол.

      А

9

Закон суров, но это закон (лат.).

10

По плоду узнается дерево (лат.).

11

Истина сделает вас свободными (лат.).