Праздник лишних орлов (сборник). Александр Бушковский

другу больно, а Фома – всегда так, без пафоса. Пух стал искать глазами, куда поставить сумку, и не знал, что сказать. Его немного потряхивало.

      С последней их встречи Фома похудел и осунулся. Он отрастил волосы, оброс темной бородой, но одет был цивильно – темная толстовка, черные джинсы и кожаные ботинки спортивного стиля, начищенные.

      – Познакомьтесь, пацаны! – заговорил Фома. – Это Алексей, старший мой тут.

      Они пожали руку проводнику.

      – Можно просто Леха, – сказал тот, улыбаясь, и добавил: – Да, парни, встревожили вы наше руководство! Феодорит прислал ко мне послушника, тот прибежал с круглыми глазами, говорит, приехали два разбойника, майора ищут! Да вы садитесь, вот табуретки, сейчас я чайник поставлю. Может, поесть хотите с дороги?

      Он говорил, а трое глядели друг на друга, ухмылялись и молчали. Они не знали, с чего начать. Кое-как сели на табуреты.

      – Давно я уже здесь, – наконец сказал Фома. – Вчера не выдержал, пришел сюда, к Лехе, давай выпьем, говорю.

      – Парни, снимайте куртки, я повешу, – откликнулся тот.

      – Он меня поддержал. Выпили. Я говорю, слава Богу, есть кому позвонить. А то бы не знаю, что натворил… Набрал тебя, Пух, потом думаю, дам отбой, скажу – не дергайся, все нормально. А после решил – если ты сам перезвонишь, дам стоп в гору[7]. Смотрю – молчишь, ну, значит, приедете. Просто не ждал, что сразу…

      – Выпили, говоришь? Значит, и я не зря тащил, – сказал Пух и за горло вытащил из сумки бутылку.

      – А мы, вообще-то, боялись тебя в рясе увидеть! – улыбнулся Горе. – Теперь хоть камень с души…

      Фома виновато посмотрел на Алексея. Тот замешкался на секунду, но сориентировался:

      – Чувствую, сегодня день актированный! Сейчас яичницу с салом пожарю.

      И он достал из посудного шкафчика четыре рюмки. Все разные.

      – Какие есть, – извинился он.

      Горе уже извлекал из сумки остатки провизии – колбасу, хлеб, помидоры. Алексей поставил на переносную плитку сковороду и снова полез в шкаф, за яйцами. Пух искоса за ним наблюдал. Ростом невысокий, небритый, в очках и поношенном свитере, он был простым, но не той простотой, что хуже воровства, а естественным, своим, что ли, человеком. Выглядел лет на сорок пять, очками и щетиной напоминая рок-поэта.

      – Леха здесь просфорник, – снова начал Фома, – печет хлеба для службы, отцам без него никак. Я ему помогаю. Учусь с тестом, с печами обращаться. Таких, как Леха, на всю Россию трое.

      Алексей поморщился, но промолчал. Он резал хлеб на доске.

      – Главное, он не монах, монастырь ему за работу деньги платит. Работа нелегкая, столько всего знать надо…

      – Ты-то как сюда попал? – перебил его Пух.

      – Долгая история, – нехотя ответил Фома. – Есть тут у меня один знакомый ключник, еще со времен «коллектива».

      – Алексей, можно на «ты»? – вступил Горе.

      – Нужно! – ответил тот.

      – Давно ты здесь?

      – С небольшими перерывами – девять лет.

      Горе

7

Дать стоп в гору – остановить (жарг.).