Праздник лишних орлов (сборник). Александр Бушковский

монаха Пух и Горе сели. Все входящие крестились и кланялись иконе, но Пуху казалось – кланяются им, и от этого было неудобно.

      – Как думаешь, пахнет от нас перегаром? – шепотом спросил Пух у Горя.

      – Не знаю. Теперь уж чего…

      Вошел тоненький, невысокого роста монах в перетянутом ремнем подряснике, строго перекрестился и встал перед ними.

      – Здравствуйте, – сказал Пух, вставая.

      – Здравствуйте. – Монах кивнул.

      – Отец Феодорит? – спросил Пух как можно почтительнее.

      Монах снова кивнул. С виду ему казалось лет тридцать, а может, и того меньше, но на лице не было ни тени улыбки. Смотрел он серьезно и настороженно.

      – Отец Феодорит, здесь у вас наш друг, он нам звонил, хотел повидаться…

      – Из трудников, видимо? Как зовут? – Монах говорил тихо и спокойно.

      – Фома.

      – А, да-да. Майор?

      Пух обрадованно закивал.

      Монах помолчал немного, подумал и сказал:

      – Сейчас его найдут. Подождите здесь.

      – Спасибо!

      Отец Феодорит чуть склонил голову и вышел. Они остались на проходной вдвоем, не считая монаха-вахтера.

      – Пойдем за ворота, покурим, – тихо сказал Горе. – Не люблю я этих закрытых помещений с вахтами. Пока его тут ищут, успеем.

      Они курили и молчали. Ожидание начинало раздражать. Что, если действительно он выйдет в подряснике? Пух не мог представить себе таким Фому и боялся своей реакции. Он видел его всяким – веселым, пьяным, злым, контуженным и полумертвым, видел за работой и на безделье, но сейчас… Пух не был готов терять лучшего друга ни по какой причине, даже по причине его сложных духовных исканий. Тем более ради Божьего клира. Это, конечно, махровый эгоизм и все такое. Мудрые старцы, естественно, гораздо больше знают и понимают, чем Пух… Так пусть объяснят ему, ЧТО на свете может быть важнее твердой уверенности в том, что ты не одинок? Не одинок по-настоящему и знаешь это. Когда все вокруг одиноки, а ты – нет! Когда хотя бы один-единственный человек, друг, всегда помнит о тебе, не может не помнить. Не требуется совершать чудеса для доказательства твоей дружбы, не надо переносить тяготы и лишения, нужно просто знать, что тяготы будут вынесены, а чудеса свершатся в тот самый, единственно нужный момент. Легко тому, кто верит, кто не одинок от сознания Бога в душе. Легко тому, для кого Бог – лучший друг. Но Пух не знал таких людей. Он сам много думал о Боге и прекрасно понимал, что Он все видит, знает наперед все его ходы и мысли, Пух даже не сомневался, что Он как-то по-своему любит его. Но пусть не останется на белом свете людей, кто тогда будет здесь любить друг друга? Деревья, цветы и камни? Тигры, олени и обезьяны? Рыбы и птицы? Ангелы? Или любовь, которая, по общеизвестному утверждению, и есть Бог, превратится в нечто новое, совсем уж непостижимое? Пух и так постоянно упирался в ограничитель, установленный Богом в его мозгу, с железной мягкостью не дающий понять Его замысел, и не хотел становиться еще более одиноким.

      Скажут – умом Его не понять, надо почувствовать душой, а Пуху