Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа. Иоан Поппа

хрена вы тут торчите? Идите, черт возьми, к машинам! Что вы тут копаетесь, ядрена вошь, как будто рыбьих хвостов наелись?!

      Я кричу:

      – Взвод, равняйсь!.. Вперед шагом марш!

      Трап-трап, трап-трап, трап-трап…

      Сто сорок четыре ноги поднимаются и опускаются, как поршни у мотора локомотива, сто сорок четыре ботинка месят грязь. Впереди шагают другие колонны солдат. Мы направляемся к выходу со стадиона. Солдаты Ротару Эдуард, Никулицэ Ион и Тот Юлиу выходят из строя и идут ко мне попросить у меня разрешения переброситься парой слов с родственниками, которых они видели в других взводах – из новых партий, прибывших сюда.

      – Мне кажется, я видел своего брата, – говорит Штайнер Иосиф. – Можно и мне?

      – Ступай, но только поговорите, и все, солдаты! Обмениваться словами, а не палинкой да цуйкой! Вы поняли? – прибавляю я.

      – Знаем, знаем, – отвечают они.

      Потом продолжаем движение. В определенный момент кричу:

      – Кристя Георге из Албы! Бетонщик Кристя!

      – Слушаюсь! – слышится голос Кристи из середины строя.

      – Ты здесь никого не видел из своих соседей, родственников?

      – Нет, товарищ лейтенант!

      – Как? Даже ни одного брата? – кричу я на ходу, делая ударение на слове «брат» и зная, что он из баптистов.

      Солдаты взвода смеются. Смеется и Кристя. Снаружи совсем стемнело. Бетонщики Морару Некулай, Зорилэ Гогу и Сакач Иштван жалуются на боли в ногах, и я приказываю им перейти в хвост взвода и поменяться местами с Макавейю Ионелом, Надь Бела и Филпишаном Ионом. Ближе к концу переставляю и Гашпара Иоана, у которого разбита каска. Думаю, завтра надо будет ее заменить, но в Витане, в шкафу, у меня нет больше касок. Во время утренней инспекции у меня будут проблемы, если придет проверка из дирекции.

      Я знаю каждого своего солдата, знаю, кто из каких мест, узнаю по голосу, по фигуре каждого и даже как кто ходит в строю. Я начал поневоле узнавать немецкие и венгерские слова. Нередко кричу венграм gyere ide! или holgos te! и они моментально бегут ко мне или замолкают, а их глаза смотрят на меня в такие моменты по-другому. Как мгновенно согревается душа венгра, когда он слышит венгерские слова! И думаю, что не существует на свете народа, расы, национальности или племени – как бы ни были они малы и жалки, – которые бы не утверждали, что язык его нации – самый прекрасный на земле. Однажды, когда они только прибыли на «Уранус», пока весь взвод ожидал обеда, Керекеш спросил меня:

      – Товарищ лейтенант, вы говорите по-французски?

      – В какой-то степени, – ответил я. – А почему тебе это пришло в голову? Что ты хочешь услышать?

      – Да нет, – быстро ответил он, – ничего, я просто так спросил.

      И удалился, снова встав в ряд. Но позже, после обеда, он снова подошел ко мне и спросил, как будет по-французски: «Целую ручки, большое спасибо».

      Я ответил ему:

      – Mes hommages. Merci beaucoup.

      Он немного задумался, а потом сказал разочарованно:

      – Совсем