Мое чужое сердце. Кэтрин Райан Хайд

поскольку у донора искусственно поддерживается жизнь. Но вскоре оно будет в пути.

      И я подумала: «Боже, может, еще будет время написать».

      – Вы отвезете меня в операционную и вынете мое сердце, пока будете ждать другое?

      – Мы намерены отправить вас в операционную, пока ждем, да. Но мы не дадим вам пройти то, что мы зовем точкой невозврата. По-моему, вам известно, что я имею в виду. До тех самых пор, пока не увидим, как донорское сердце проходит в дверь операционной. Не потому что возможна какая-либо неурядица. Однако – никогда не знаешь. А что, если вертолет разобьется?

      – Какая может быть разница? Без него я все равно умру в любом случае.

      – Разница есть, – возразила она.

      Мне подумалось, что она подразумевает: для нее. Не уверена, какая может быть разница для меня.

      – Могу я попросить об одолжении?

      – Конечно. Что угодно.

      – Я знаю, в последние два раза, когда меня оперировали, вы прикладывали к моему сердцу пластины дефибриллятора. Чтоб оно снова заработало. – Этого я не видела, просто знала из того, что мне говорили. – И это нормально, потому что это было с моим старым сердцем. Только я читала, что иногда пересаженное сердце само начинает биться. Не всегда, но бывает. Иногда его просто отогревают, а оно начинает работать. Может, вы могли бы дать ему шанс. Понимаете. Самому забиться. Ведь я отношусь к нему как к какому-то гостю. В переносном смысле. Я буду привыкать к нему – и наоборот. И хочу, чтобы отношения у нас с ним сложились правильно с самого начала. Понимаете. Будьте радушны. Отнеситесь к нему как можно вежливее.

      Хирург улыбнулась, но я не могла сообразить, о чем доктор думает. Надеялась, что она слушала меня правым полушарием мозга или, по крайности, обеими полушариями сразу, а не только тем, что за ее профессию отвечает, – левым.

      – Условия будут диктовать обстоятельства, – сказала она. – Но я буду держать твою просьбу в голове. Мы будем настолько радушны, насколько способны.

      – Спасибо, – произнесла я. – И еще одно. Это про мой дневник.

      – Хорошо. И что про твой дневник?

      – Я хочу записать в него что-то про операцию по пересадке. Но сделать этого не смогу. Потому что пропущу все на свете. Надеюсь, что вы сможете.

      – Вы хотите, чтобы я написала в ваш дневник?

      – Об операции. Ага.

      – Что же вы хотите, чтобы я написала?

      – Не знаю. Все, что покажется важным. Все, что захотите. Он будет на посту дежурной сестры. Сейчас я вам его дать не могу, потому что хочу еще повозиться с ним до того, как меня придут готовить. Но я всегда оставляю его у дежурной сестры, если только не бодрствую и не пишу в нем, потому что не хочу, чтобы его читала моя мать. А она, думаю, не преминула бы, выпади ей хоть полшанса. Так что просто верните его сестре на пост, когда закончите, хорошо?

      Тут наступило молчание. И один раз она почесала голову.

      – Просьба немного необычная, – заговорила врач. – Не могу сказать, чтобы о таком меня раньше просили. Но, полагаю, кое-что я могу сделать.

      – Спасибо.

      Потом