Прощальный поцелуй Чукотки. Записки северянина. Михаил Сверлов

к празднику – полтора десятка оленьих туш.

      Вышедший на сцену командир части сказал приветственное слово артистам, поблагодарив их за столь мужественный поступок – приезд в отдалённую часть, и пожелал всем хорошего вечера.

      Минька был на подъёме. Он с удовольствием запел песню, а зал стал в такт хлопать ему в ладоши. Такого приёма артист никогда не получал! Но когда он проникновенно запел:

      «Однажды, ночью на привале

      Он песню весёлую пел,

      Но, пулей вражеской сражённый,

      Допеть до конца не сумел»

      – услыхал вой. Так мог выть только Мишка!

      Не закончив песню, в своей концертной матроске Минька вихрем пронёсся сквозь ничего не понимающий зрительный зал и выскочил на улицу. Холодный ветер рвал с него курточку, но он бежал на знакомый вой.

      Выскочив за угол казармы, Минька увидел четыре собачьих упряжки. В одной из них стоял огромный пёс и выл. Когда появился Минька, он прекратил выть и махнул хвостом. Сомнений не могло быть. Это был Мишка! Его любименький пёс, нет – ДРУГ Мишка!

      Минька, не раздумывая, бросился к упряжке, несмотря на то, что выскочивший вслед за ним отец и офицеры кричали, чтобы он оставался на месте. Никто и ничто не могло остановить мальчишку, идущему на выручку своему другу.

      Собаки всех упряжек, до того мирно лежащие в снегу, вскочили на ноги и стали бешено лаять. Собаки Мишкиной упряжки готовы были броситься на незнакомца, но рык вожака перекрыл все звуки, и собаки замолчали с удивлением, как и выскочившие на улицу люди, глядя на Миньку, который целовал морду огромного пса, а тот старался облизать ему лицо.

      Минька лихорадочно пытался развязать заледенелую упряжь. Но даже его быстрые зубы не могли расслабить затянувшийся сыромятный узел.

      Кто-то из офицеров, окликнув его, бросил перочинный нож. Рраз! И постромка была разрезана. Минька весь в снегу и собачьей шерсти выскочил из упряжки вместе с Мишкой. Но куда идти? Тем более что к нартам, что-то крича, бежали оленеводы.

      Минька с освобождённой собакой бросился бежать вокруг казармы, влетел с другой стороны в клуб, заскочил на сцену за кулисы и спрятался в маленькой комнатке, где разделись артисты. Послышались шаги, и чей-то голос сказал: «Да здесь он. Куда ему деваться?»

      Шаги приблизились к двери, и тут Мишка зарычал: «Он никому не даст в обиду своего друга». За дверью затихли. Прибежала мама и открыла дверь. Мишка напрягся и снова зарычал. Но Минька стал гладить его и шептать: «Это свои. Свои, успокойся!»

      С каждым поглаживанием Мишкин рык звучал всё глуше и глуше. Наконец он замолчал. Мать стояла оторопело пораженная таким поведением собаки. Но тут раздался голос командира части: «Концерт-то продолжать будем?» А мама добавила: «Ну, всё, Мишки, успокойтесь. Никто вас не обидит и не забёрёт. Минька, оставь Мишку здесь и пойдём со мной. Люди ждут».

      За кулисами все тискали Миньку,