Из архивов тайного суда. Вадим Вольфович Сухачевский

более, чем отсутствие в России парламента и запрет политических партий…

      …каждому ясно, что судьба империи решается именно в эти октябрьские дни!..

      Вперед же, товарищи! Победа за нами!

      Троцкий

      * * *

      Русь, твой Бог повторно рáспят.

      От пожаров – дым трубой.

      Русь Святая, черный аспид

      Распростерся над тобой!

      3-я глава

      Его высокопревосходительство держит оборону. – Слезы вавилонские, эмансипация и синематограф. – Моя проблема решена! – Новоиспеченный штабс-капитан.

      Еще перед моим отбытием в Одессу председатель Тайного Суда Андрей Исидорович Васильцев снабдил меня рекомендательным письмом к проживающему здесь отставному генералу от артиллерии, его высокопревосходительству Валериану Валентиниановича Богоявленскому, которому он, Васильцев, не раз оказывал услуги по адвокатской части. Тут надобно сказать, что в гражданской, то есть проистекавшей вне Тайного Суда жизни, наш председатель, не удивляйтесь, был известнейшим в России присяжным-поверенным – такие вот кунштюки (как не раз говаривал потом оный генерал) выделывает порой жизнь!

      Письмо гласило:

      Ваше высокопревосходительство!

      Беру на себя смелость представить Вам моего близкого друга Георгия Петровича Конышева, коему очень многим обязан.

      Покорно Вас прошу – в случае чего оказать ему Ваше милостивое покровительство.

      Всегда готовый к услугам Вашего высокопревосходительства, –

      Андрей Васильцев

      Как я знал, его высокопревосходительство, несмотря на отставку, был в Одессе лицом могущественным, состоящим в близкой дружбе с самим генерал-губернатором, но, идя к нему с этим письмом, я чувствовал себя, как мальчишка, пытающийся подсунуть в лавке фальшивый купон – ведь это письмо Васильцев давал мне на случай, если у меня возникнут какие-либо непредвиденные сложности в делах Тайного Суда; но сейчас, действуя самочинно и находясь как бы в самовольной отлучке, я не был уверен, что имею моральное право на столь высокое покровительство.

      Городская усадьба отставного генерала от артиллерии представляла собой большой трехэтажный дом, обнесенный чугунными решетками. Когда я позвонил в колокол, висевший над воротами, мне отворили два солдата с винтовками, но еще более меня удивили четыре пулеметных ствола – три торчали из окон бельэтажа, а четвертый – из верхнего окна. Да, генерал, похоже, готовился к серьезной обороне!

      По зову солдат, навстречу ко мне из дома вышел, а точнее выковылял, престарелый лакей в лаковых туфлях, хромавший на обе ноги; на лице его отчего-то была изображена смертная мỳка, а глаза были полны слез, так что я уж было подумал – не почил ли нынче в бозе мой генерал?

      Однако, прочтя мое рекомендательное письмо, плачущий лакей, превозмогая какую-то нутряную боль, проговорил:

      – Милости прошу… Там, в кабинете… – и не в силах более ничего произнести, хромая, словно пританцовывая, препроводил меня