Спасибо одиночеству (сборник). Николай Гайдук

расположились в кустах – неподалёку от приземистого павильона, зазывно сверкающего фейерверком электрических огоньков.

      – Надо было всё-таки скрытую камеру взять, – загоревал оператор.

      – Ничего, пока снимай отсюда, а попозже подойдём. Фёдор Поликарлович не сразу понял, что в таких павильонах, да и не только в таких, открыто и спокойно продают наркотики – под видом невинных благовоний или курительных смесей. Минут за пять – пока снимали этот сюжет – к павильону подошло немало разнокалиберной молодёжи: смазливые девчата и юнцы, прилично одетые, хорошо усвоившие пирсинг – серьги и кольца торчали из ушей, ноздрей, из верхних и нижних губ.

      Седовласый режиссёр, поднявши воротник и натянувши кепку на глаза, подошёл к павильону и, сунув деньги в окошечко, взял цветной пакетик с благовонием. После этого он повернулся – сделал знак оператору, который потихоньку вышел из-за кустов.

      – А что это вы продаёте? – Режиссёр, постучав козонками по окошечку, показал только что купленный пакетик. – Курительные смеси, благовония, – ответила женщина за стеклом.

      – А вы знаете, что вот эта «Гавайская роза», «Шалфей-предсказатель» и другие ваши благовония – это наркотик?

      Продавщица удивилась, а точней сказать, изобразила удивление.

      – Да какой же это наркотик, если у нас лицензия на продажу этих товаров?

      – Такие наркотики, – продолжал режиссёр, – приравниваются к героину. Их продажа за границей запрещена.

      – Но у нас-то ведь разрешено? Разве не так?

      – А дети у вас есть? – поинтересовался режиссер. – А причём здесь мои дети?

      – Но ведь они тоже могут где-нибудь купить вот такое невинное благовоние, а потом из окошка десятого или двадцатого этажа сиганут. Вы об этом не думали?

      Увидев телекамеру, продавщица отвернулась от окошечка.

      Настырный режиссёр опять козонками по стеклу потарабанил, но это уже было делом бесполезным. Свет за окном погас – там зажигалка чиркнула, и мягко замаячил малиновый цветочек дымящей сигареты у женщины в губах.

      – Что и требовалось доказать! – Режиссёр поправил кепку, поворачиваясь. – Ты снял? Как у тебя?

      – Как в Голливуде! – заверил оператор. – Хотя насчёт звука я не уверен.

      – Ну, пошли к соседнему ларьку, там ещё попытаемся…

      И опять они расположились по-партизански – в тени за кустами, догола обдёрганными осенним ветром. Но тут работникам искусства не повезло.

      Из-за угла павильона появилась плечистая фигура в сером плаще с кулаками в чёрных перчатках.

      – Господа! – вежливо, но твёрдо зашуршал серый плащ. – Давайте-ка отсюда по-хорошему. Пока трамваи ходят.

      – Да мы пешком… – миролюбиво начал режиссёр. – А в чём дело?

      – Тут снимать нельзя!

      – Как это – нельзя? – заартачился режиссёр. – Где это сказано? Если законом не запрещено, то можно.

      Человек в чёрных перчатках приблизился.

      – Тут я – закон. Усёк? – Нахально заявил он. – Вали отсюда!