Спасибо одиночеству (сборник). Николай Гайдук

вавшись. – Вижу, свет горит…

      – Поздно, – не поворачиваясь, многозначительно согласился Полынцев. – Поздно. И никто не извинит.

      Самодовольная улыбка у Самохи укоротилась. – Не понял. В каком это смысле?

      Хозяин не ответил. Правая, горделиво вскинутая бровь его, подрагивала чёрною подковкой.

      – Проходи, – уже погромче пригласил хозяин. – Чего там расшиперился.

      Услышав странный голос – ледяные, низкие регистры – сосед насторожился.

      – Так я, может, не вовремя? – Нет, в самый раз. Присаживайся.

      Сосед увидел бледное лицо, обрамлённое чёрно-серебристой каймой бородки.

      – А что случилось?

      Полынцев погонял по скулам желваки – бородка запрыгала. Глубоко и надсадно вдохнув и выдохнув, как человек, только что вынырнувший из воды, он хрипловато проговорил:

      – Звонили… Бывшая моя…

      – Жена, что ли? – Самоха отчего-то улыбнулся. – Ну и что она?

      – Да ничего. – Полынцев опустил тяжёлые глаза. – Сказала, чтоб ты меньше скалился.

      Покусывая верхнюю губу, похожую на заячью, сосед в недоумении пожал плечами.

      – Ну, извини. – Сосед собирался уходить.

      – Постой! – Полынцев подошёл к нему. – Ты что хотел? Чего сияешь?

      – Да ладно, в другой раз…

      – Другого раза может и не быть. Я уезжаю.

      – Да? И с чего это вдруг? – Сосед бестолково похлопал глазами. – И далеко?

      – В Ленинград.

      И опять Самоха улыбнулся – заячья губа растянулась под коротким, но широким носом.

      – Ты хочешь сказать, в Петербург? – Он поллитровку поставил на середину пустого стола. – А я контракт сегодня подписал. Американцы дали «добро».

      – Ну, вот и славненько. Давай отметим. – Полынцев стаканами звякнул, выставляя на стол. – Значит, сельское хозяйство будет на подъёме?

      – Будет. Куда денется? – Самоха присматривался к нему. – А что случилось-то? Можешь сказать?

      Известково-бледное лицо хозяина стало ещё бледней. – Давай сначала врежем…

      – Лады! – Сосед проворно скинул верхнюю одежду и подсел к небольшому самодельному столу.

      Через минуту-другую на клеёнчатой скатерти мерцала трёхлитровая банка с огурцами, банка с мёдом, баночка с горчицей; хлеб нарезан по-мужицки – ноздревато-крупными ржаными ломтями.

      – Отличный мёд, алтайский, – равнодушно похвалил хозяин, разливая по стаканам.

      У Самохи глаза увеличились вдвое, когда хозяин выпил, забывая чокнуться и, перепутав банки, стал на хлеб намазывать горчицу и уплетать её в качестве мёда.

      – Видно, сильно по мозгам шарахнуло, – вслух подумал сосед и скривился так, словно тоже горчицы налопался.

      – Шарахнуло, так шарахнуло! – Полынцев губы вытер рукавом. – Ну, давай по второй.

      Семён покачал головой.

      – И за что же мы пьём такими ударными темпами?

      – За твой контракт.

      – Да брось! Ты что как маленький?

      – Да нет, я, кажется, сегодня повзрослел. – Мысли в голове Полынцева продолжали метаться как рваные листочки за окном. – Значит, говоришь, тебе дают «добро»?.. Ну, это хорошо… А ты займёшь мне денег?

      Сосед поправил галстук, которым недавно стал себя хомутать – хлебная крошка с галстука упала.

      – А сколько тебе? И зачем?

      – Мне надо срочно лететь. – Полынцев угрюмо посмотрел за окно. – Хочу разобраться с козлами…

      – Сельским хозяйством тоже заняться решил? – не без ехидства спросил Самоха, недовольный тем, что с ним играют в прятки.

      – Да-да. – Полынцев ухмыльнулся. – Капусту для козлов буду сажать на асфальте.

      Почуяв что-то неладное, Самоха насторожился:

      – А самого не посадят?

      Глаза хозяина, блуждавшие по комнате, будто по тёмному лесу, остановились на охотничьем остром ноже, мерцающем посредине стола.

      – Не исключаю такой возможности.

      Сделав губы трубочкой, Самоха присвистнул.

      – И как же после этого я тебе займу?

      – Элементарно. – Полынцев твёрдо посмотрел ему в глаза. – Я расскажу – и ты займёшь. Если не козёл…

      – Слушай! – Самоха резко поднялся. – Ты следи за базаром! А то ведь можно и схлопотать…

      И Полынцев поднялся, только не спеша, лениво. Распрямившись, он демонстративно подставил скулу, отороченную бородкой.

      – Бей, – произнёс равнодушно. – Чего рот разинул? – Да пошёл ты!.. – Сердито сверкая глазами, Самоха тяпнул водки, хотел что-то сказать, но промолчал.

      Дверь за ним с тихим скрипом закрылась, будто всхлипнула.

      Глава 2

      Звали его Фёдор Поликарлович; такое удивительное отчество в документы по ошибке влепили – вместо Поликарповича. Какое-то время отец