Орлеанская девственница. Вольтер

надобно не смешивать понятий:

      Один угодник стоит всех богов.

      «Клянусь, – воскликнул он, – что за мытарство

      Увидеть падающим государство,

      Где веры водружал я знамена!

      Ты, лилия, стихиям отдана;

      Могу ли Валуа не сострадать я?

      Не потерплю, чтоб бешеные братья

      Британского властителя[20] могли

      Гнать короля с его родной земли.

      Я, хоть и свят, – прости мне, боже правый, –

      Не выношу заморской их державы.

      Мне ведомо, что страшный день придет,

      И этот прекословящий народ

      Святые извратит постановленья,

      Отступится от римского ученья

      И будет папу жечь из года в год.

      Так пусть заране месть на них падет:

      Мои французы мне пребудут верны,

      А бриттов совратит прельщенье скверны;

      Рассеем же весь род их лицемерный,

      Накажем их, надменных искони,

      За все то зло, что сделают они».

      Так говорил угодник в рощах рая,

      Проклятьями молитвы уснащая.

      И в тот же час, как бы ему в ответ,

      Там, в Орлеане, собрался совет.

      Был осажден врагами город славный

      И изнемог уже в борьбе неравной.

      Вельможи, ратной доблести полны,

      Советники – седые болтуны,

      По-разному неся свои печали,

      «Что делать?» – поминутно восклицали.

      Потон, Ла Гир и смелый Дюнуа[21]

      Враз крикнули надменные слова:

      «Соратники, вперед, вся кровь – отчизне,

      Мы дорого продать сумеем жизни».

      «Господь свидетель! – восклицал Ришмон. –

      Дотла весь город должен быть сожжен;

      Пускай ворвавшиеся англичане

      Найдут лишь дым и пепел в Орлеане».

      Был грустен Ла Тримуйль: «Ах, злой удел

      Мне в Пуату родиться повелел!

      В Милане я оставил Доротею;

      Здесь, в Орлеане, я в разлуке с нею.

      В боях пролью я безнадежно кровь,

      И – ах! – умру, ее не встретив вновь!»

      А президент Луве[22], министр монарший,

      На вид мудрец, с осанкой патриаршей,

      Сказал: «Должны мы все же до тех пор

      Просить парламент вынесть приговор

      Над англичанами, чтоб в этом деле

      Нас в упущеньях упрекать не смели».

      Луве, юрист, не знал того, – увы! –

      Что было достоянием молвы:

      А то бы он заботился не меньше,

      Чем о врагах, о милой президентше.

      Вождь осаждающих, герой Тальбот,

      Любя ее, любим был в свой черед.

      Луве не знал; его мужское рвенье

      Лишь Франции преследует отмщенье.

      В совете воинов и мудрецов

      Лились потоки благородных слов,

      Спасать отчизну слышались призывы;

      Особенно Ла Гир красноречивый

      И хорошо, и долго говорил,

      Но все-таки вопроса не решил.

      Пока они шумели, в окнах зала

      Пред ними тень чудесная предстала.

      Прекрасный призрак с розовым лицом,

      Поддержан

20

Генрих V, король Английский, величайший деятель своего времени, зять Карла VII, на сестре которого он был женат, умер в Венсене, будучи признан в Париже королем Франции; его брат, герцог Бедфордский, правил самой цветущей частью Франции именем своего племянника Генриха VI, также призванного в Париже как французский король парламентом, ратушей, судом, епископом, цехами и Сорбонной.

21

Потон де Сентрайль, Ла Гир – великие полководцы; Жан де Дюнуа – побочный сын Людовика Орлеанского и графини Ангэнской; Ришмон – коннетабль Франции, впоследствии герцог Бретонский; Ла Тимуйль – из знатного рода в Пуату.

22

Президент Луве – министр-советник при Карле VII.