Эрон. Анатолий Королев

сказала, что золотая молодежь ее в свой круг не примет, потому что эти оболтусы меньше всего озабочены семейными перспективами и пойдут под венец – ее выражение – только под страхом смерти. Для тех же, кто вырос из золотых штанишек и под угрозами старших задумался о браке, она не партия. Да и искать знакомства с ними нужно не в нашей московской дыре, а, скажем, на Ривьере в пансионатах французской Компартии. Словом, сливки в карман не положишь, пошутила Ирма, а закончила совсем грубой открытостью о том, что искать выгодную партию придется среди стариков, причем приличные вдовцы наперечет, значит, надо вооружаться зубками на семейных. Мать кивнула, кто-кто, а она никогда не была провинциалкой и не церемонилась с совестью. Но редко кто из партаппаратчиков, нахлестывала Ирма, пойдет на развод. Постель? Да. Любовь против карьеры? Нет. Потеря поста неизбежна, хотя случаи такие известны. Кстати, падший все равно остается в номенклатуре, а грешников у нас любят и со временем разводы прощают. Но и тут у Лилит есть соперница, речь о дочери брата Брежнева Якова Брежнева, молоденькой Любке, племяннице генсека. Вся элитная сволочь добивается сегодня именно ее руки…

      Ирма пыталась понять, что переживает сейчас эта красотка с васильковыми глазами из яркой синьки. В душе Ирма боялась таких длинноногих соперниц, но казалось, что матовое лицо Лилит излучает только чистоту юности. Хозяйка даже пошла на подлог, ведь племянница генсека уже была замужем, но личико куколки оставалось нетронутым чувствами, и ее злила такая идеальная выдержка. Для Лилит же слова строгой матроны с крупными бриллиантами в волчьих ушах были давным-давно пройденным уроком души. Она сама все это знала и без слов и, пропуская нравоучения мимо ушей, про себя любовалась дивной русской гончей, которая лежала на диване из хромовой кожи, положив узкое осетриное рыло на тонкие кудрявые лапы. Гостья вдыхала двумя ноздрями роскошь этого места обитания жизни, где тесно от прекрасных вещей, где вышколенный официант – слуга в доме! – расставляет кофейные чашки и сверкает позолоченным перламутром из рук, одетых в перчатки. «Все это моё», – думала Лилит как бы вообще.

      В Москву с госдачи их увезли на черной «Волге» с плотными шторками на заднем окне, в таких автомобилях возили только правительственную элиту страны. Машина с голубой мигалкой на крыше властно шла на красный свет светофора, и Лилит льнула рукой к стальной боковой ручке, наслаждаясь черным махом авто. Власть была пока тем единственным, что ее возбуждало. Вот оно! Сталь, поддаваясь напору пальцев, становилась мягкой как глина. У Лидии Яковлевны разболелась голова: сестра оказалась умней, чем она предполагала. Кроме того, красота дочери перед глазами кровоточила в ней страхом собственной старости, вот сейчас она чувствовала, что у нее дряблая шея общипанной курицы.

      Осенью, чуть ли не в тот же день, когда Ева Ель соберется однажды хоронить свою черепашку на окраине Метрополиса, в самом начале бархатного сезона Лидия Яковлевна