Шум пройденного (сборник). Михаил Жванецкий

этого лысого, что ли? Вот этого старого?

      – А сколько мне, как, по-вашему? – пробормотал я, дико краснея.

      – Да лет сорок.

      Моё лицо горело.

      – Да. Почти. Тридцать девять, – пробормотал я.

      – И что он мне расскажет?! – кричала она. – Что надо быть честной, порядочной? Родителей уважать? Что он мне расскажет? Кого вы привели? Я живу, с кем хочу!!!

      – Почему она грубит уважаемому человеку? – закричали все. – Пусть извинится!

      – Я?! – закричала она. – Я ещё ничего не сказала. Вы мне ещё пятидесятилетнего приведите нотации читать!

      И что было глупо – я обиделся.

      Ещё глупей – я с ней перестал разговаривать.

      И что глупее глупого – я уже старше, чем она могла себе представить.

      Её дочь уже такая, каким был я.

      И мы уже с дочкой разругались, когда она что-то такое же сказала насчёт моего возраста.

      – Я ненавижу вас! – кричал ему незнакомый мальчик. – Объясните мне, почему я вас так ненавижу?!

      Он долго страдал и вдруг ответил:

      – Это потому, что ты меня не понимаешь.

      То, что понять – значит простить, – мы усвоили.

      А не понять – это возненавидеть, – приходится усваивать.

      Лучшее время суток

      Наконец-то впереди ночь – 7–8–9 часов свободы, одиночества, наслаждение книгой, мыслью, любовью.

      Совершенно. Господи, 7–8 часов.

      Как же их провести?

      Читать… Но ведь можно и писать. Но самое удивительное, что можно и не писать, и не читать.

      Может быть, кино?

      Можно.

      А может быть, и не стоит, времени жалко. Жалко этого сказочного одиночества на чужой фильм.

      Вспоминать? Лежать и вспоминать? Кого? Кого всегда вспоминаешь. От первого до последнего поцелуя.

      Можно вспоминать. Но вспоминать – это возвращаться… На это уже ушло время в своё время. Зачем тратить новое.

      О сегодняшнем дне…

      Думать!

      Да чёрт с ним. Такое недостойное занятие.

      Кто только о нём не думает. Хотя для некоторых он очень хорош, но чтобы подыграть массовым массам, которые не хотят жить прилично, а хотят престижно угрожать всему миру.

      Что за смысл всё помнить одному, если другие забыли.

      Они не верят, что не было хлеба, пива, мяса, масла.

      Они уверены, что всё это было. И водка была, думают они.

      – Не было, – кричу я один, неубедительно и слабо.

      – И свобода слова была, – говорят они.

      – Не было, не было, не было, – кричу я, стуча кулаком об забор.

      – И одежда была.

      – Это была спецовка.

      – Нет, одежда.

      – Спецовка, спецовка, – стучу я и плачу.

      – Мы плохо жили, – кричу я и плачу.

      – Мы жили хорошо, – кричат все и стучат кулаками по стенам, по заборам, по столам, по мне. – Это ты один, ты один жил плохо… А сейчас ты один живёшь хорошо.

      Разве ты можешь убедить такую массу?

      – Значит, вам было хорошо? – сдаёшься ты, спрашивая: – Жили вы плохо, но вам было хорошо?

      – Нет! И жили мы хорошо.

      – Значит, и жили вы хорошо, – окончательно слабеешь ты, –