Книга Чёрного. Извас Фрай

летает. Дело житейское. А от игры отрываться недопустимо. И весь мир этого бродячего музыканта была его скрипка и его мелодия. Весь остальной мир был скучным и неважным.

      Затем посмотрел на висящую почти у самого выхода «Прогулку над Витебском» того же Шагала. Они летят над городом, как будто это рутина и нет здесь ничего необычного. Мы просто вместе. Мы летим всё остальное не важно. Сначала, я порадовался за них. Затем разозлился из-за зависти. В конце концов, просто смирился. Миры Шагала непостижимы.

      Мой Керубини подводил меня к апофеозу скорби и гнева.

      Вся музыка смолкла. Наступила тишина. Джим уже давно исчез за углом. Его школа находилась чуть ли не за двадцать километров от моей. Мы не так уж и часто встречались на улице.

      Я дошел до метро давно протоптанным маршрутом. Как только я сел в него, реактивный поезд поднялся в небо со скоростью девять километров в минуту. И уже через четыре минуты я был недалеко от центрального города.

      Здесь всегда шумно и тесно. Можно подслушивать разговоры незнакомцев. Но чаще всего, все молча слушают музыку в наушниках. Но в поезде, ты становишься частью одного организма. И вот сейчас, стоящий рядом со мной потный парень слушает ««Million Years ago» by Adele». Слушая проникновенный голос музы, я чуть не пустился в рыдания. Но я выстоял. И сквозь плечи пассажиров, пробил глазами путь к окну.

      Я смотрел туда не в силах оторвать взгляда от исполинских домов. Мне всегда казалась, что внутри этих гигантов живут счастливые люди, у которых интересные жизни. Но с каждым разом, это ощущение всё притуплялось и притуплялось.

      Когда Адель подошла к апофеозу, я не выдержал и одна слезинка, все же, потекла у меня по щеке. Сила её священной грусти не знает границ.

      У входа в школу меня встретил охранник афроамериканец. Бедняга. Им всегда жилось несладко. Такой же озлобленный на мир, как и я. Только у него на это были веские причины. У меня же не было и их.

      Он ненавидел меня даже сильнее, чем начальство. Бывало даже, что он позволял себе издеваться надо мной. Только слегка. Чтобы позлить. Во мне он видел своё отражение. Такое же неблагодарное, что имеет хоть это.

      Братья по несчастью. Мы так ненавидим друг друга. Пытаемся сделать вид, что у нас лучше, чем у других. На самом деле, всё далеко не так.

      И каждый раз, проходя мимо, я представлял, что бью его в челюсть со всего размаха. Хрясь! Он падает. А я смотрю на него. И вместо головы у него разбитое зеркало. И моё отражение в нём.

      Пройдя по бесконечным коридорам с пронумерованными однотонными дверями, я дошел до входа с надписью: «Кабинет Истории». Я вошел в него. Он оказался пуст. Сел за учительское кресло. Вздохнул, нахмурил брови и прошептал: «Пожалуйста, просто продержись до вечера». И почему дети так редко понимают своё счастье?

      Один за другим в класс входили ученики и садились за свои парты. Представляю, что за зрелище они видят перед собой: старого учителя с седыми волосами до плеч. Жалкое зрелище.

      Когда все собрались, я начал урок:

      – И так, твари, кто выполнил домашнее задание?

      Молчание.