Наследство Пенмаров. Сьюзен Ховач

перилами на верхнюю площадку, и я начала показывать ему верхние комнаты.

      – Вот комнатушка Гризельды… а вот Энни…

      Я старалась не вспоминать о Лоренсе, потому что лучше всего было о нем не думать. Но все равно думала о нем. Слезы горячими иглами кололи мне глаза.

      – В этой комнате жил Джаред… а в той – Джосс…

      Я двигалась как можно медленнее, чтобы дать себе время подумать, но думать я не могла, как не могла утешиться; все, на что я была способна, – это сказать себе, что ничто не разрушит моей любви к Лоренсу, а менее всего – незначительный эпизод, который я скоро забуду.

      – А это кладовая, – говорила я, – здесь мой муж держал вещи своей первой жены.

      Я так истово думала о Лоренсе, что почти ощущала его у себя за спиной. Я думала: «Если я сейчас повернусь, то увижу его; мы улыбнемся друг другу, и я вскричу: „Никогда не бросай меня, будь со мной, потому что я тебя так люблю, что не вынесу, если ты уйдешь!“»

      Но его не было. Я потеряла его.

      – А это моя комната, – сказала я. – Она, как вы видите, выходит окнами на пустошь. Мужу этот вид нравился больше всего, и я с ним согласна. – Я подошла к окну, чтобы посмотреть на вид, словно никогда прежде им не любовалась.

      Я услышала, как дверь захлопнулась и раздался тихий, осторожный щелчок. С легким свистом задвинулась щеколда, но я не обернулась. Я закрывала окно, которое отворила утром, чтобы проветрить комнату, потом задернула шторы.

      Наступило молчание. Я повернулась. Он стоял, не глядя на меня, его взгляд был направлен на часики с римскими цифрами, которые Лоренс привез мне из Пензанса несколько месяцев назад. Я любила их, потому что они были его подарком, и в то же время ненавидела эти черные стрелочки, которые так жестоко отмеряли короткие часы, которые он проводил в этой комнате.

      – Какие на редкость неказистые часы, – заметил Марк, снимая пиджак. – Наверное, они принадлежали твоему мужу?

      На этом разговор прекратился. Мы разделись, он – очень быстро, я – с такой тщательностью, словно каждое движение было жизненно важно, а когда больше уже нечего было делать, отправились в постель.

2

      Я ничего не ждала.

      Я не любила его. Я потеряла человека, которого любила, и была переполнена горем. Я внутренне сопротивлялась, но слишком велико было мое горе, слишком сильно отчаяние от несправедливости жизни, чтобы злиться или испытывать унижение. Я ничего не чувствовала. Я приняла ситуацию так пассивно, что решила позабыть о ней, как только она закончится, а ведь от близости, которая началась подобным образом, ничего не ожидаешь.

      Я и не хотела ничего ждать. Это означало бы предать Лоренса, а Лоренса я любила.

      Поэтому я раскрылась навстречу Марку, ничего не желая и ничего не ожидая, но неожиданно все переменилось, словно в тех кошмарах, когда знакомые пейзажи становятся неузнаваемыми, и я поняла, что сама себя не знаю. Я смотрела в эти узкие черные глаза так, словно моя суть была заключена в чье-то чужое тело, которым я не распоряжалась. А когда он дотронулся