Князь Пустоты. Книга первая. Тьма прежних времен. Р. Скотт Бэккер

ели.

      – За что, Келлхус?

      Голос у него сорвался.

      – Сейчас не до вопросов. Бежать надо!

      Келлхус сидел в пепельном полумраке, следя за тем, как рассвет перебирает розовыми пальцами ветви и темную хвою. Левет все еще спал.

      «Мы бежали быстро, отец, но достаточно ли быстро мы бежали?»

      Он увидел: что-то мелькнуло – и тут же исчезло в чащобе.

      – Левет!

      Охотник пошевелился.

      – Что? – спросил он и закашлялся. – Темно ведь еще!

      Еще одна фигура, дальше влево. Движется в их сторону.

      Келлхус замер, не отрывая глаз от дальних деревьев.

      – Они идут сюда, – сказал он.

      Левет сел, с трудом согнув заиндевевшее одеяло. Лицо его сделалось пепельно-серым. Ошеломленный, он уставился туда же, куда смотрел Келлхус.

      – Я ничего не вижу!

      – Они стараются остаться незамеченными.

      Левета затрясло.

      – Беги! – приказал Келлхус.

      Левет недоуменно воззрился на него.

      – Бежать? От шранков не убежишь, Келлхус! Они кого хочешь догонят. Они как ветер!

      – Я знаю, – ответил Келлхус. – Я останусь здесь и задержу их.

      Левет мог лишь глядеть на него. Он не мог шевельнуться. Деревья вокруг загудели. Пустое небо напряженно выгнулось. Потом в плечо ему вонзилась стрела, охотник упал на колени и уставился на красное острие, торчащее из груди.

      – Ке-еллху-ус! – ахнул он.

      Но Келлхус исчез. Левет перекатился на другой бок, ища его, и увидел, что монах бежит к ближним деревьям, и в руке у него обнаженный меч. Первый шранк рухнул, обезглавленный, а монах помчался дальше, словно бледный призрак на фоне сугробов. Еще один умер, напрасно рубя ножом податливый воздух. Прочие надвинулись на Келлхуса, точно кожистые тени.

      – Келлхус!!! – вскричал Левет, то ли от боли, то ли надеясь отвлечь их, приманить к тому, кто все равно уже покойник. «Я готов умереть за тебя!»

      Но жуткие фигуры попадали, загребая снег, и странный, нечеловеческий вой понесся сквозь лес. Вот упало еще несколько, и наконец только высокий монах остался стоять.

      Охотнику показалось, что издали доносится лай его псов.

      Келлхус тащил его дальше. Радужные искорки вспыхивали на снегу в лучах восходящего солнца. Они пробирались сквозь кустарник. Левет скорчился, поглощенный болью в плече, но монах был неумолим. Келлхус влек его вперед так стремительно, как Левет и здоровым-то не ходил. Они преодолевали снежные заносы, обходили стволы, проваливались в овраги и выкарабкивались наружу. Руки монаха не отпускали, не оставляли его, словно тонкая железная стойка, которая снова и снова не давала упасть.

      Ему все казалось, что он слышит собачий лай.

      «Песики мои…»

      Наконец его привалили к стволу дерева. Дерево казалось каменным столбом, подходящей опорой, чтобы умереть. Он с трудом отличал лицо Келлхуса, чьи борода и капюшон были покрыты инеем, от голых заснеженных ветвей.

      – Левет, – говорил Келлхус, – думай, Левет, думай!

      Жестокие