Князь Пустоты. Книга первая. Тьма прежних времен. Р. Скотт Бэккер

ты продолжаешь лгать?

      – Потому что… Потому что…

      Сквозь потрескивание пламени Келлхусу было слышно, как колотится сердце Левета – отчаянно, точно у затравленного зверя. Тело охотника содрогалось от рыданий. Он поднял было руки, чтобы спрятать лицо, но остановился. Посмотрел на Келлхуса – и разревелся, как ребенок перед матерью. «Больно! – говорило выражение его лица. – Как больно!»

      – Я знаю, что больно, Левет. Освобождение от мук можно обрести лишь через еще большие муки.

      «И впрямь как ребенок…»

      – Но что… что же мне делать? – рыдал охотник. – Пожалуйста, Келлхус, скажи!

      «Тридцать лет, отец! Велика, должно быть, твоя власть над такими людьми, как этот».

      И Келлхус, чье заросшее бородой лицо было согрето пламенем очага и участием, ответил:

      – Левет, ни одна душа не бродит по миру в одиночку. Когда умирает одна любовь, надо научиться любить других.

      Через некоторое время огонь в очаге прогорел. Оба собеседника сидели молча, прислушиваясь к нарастающему реву очередного снежного шквала. Ветер шумел так, как будто по стенам хижины лупили множеством толстых одеял. Лес стонал и скрипел под темным брюхом пурги.

      Левет нарушил молчание старинной поговоркой:

      – Слезы пачкают лицо, но очищают душу.

      Келлхус улыбнулся в ответ, придав лицу выражение ошеломленного узнавания. Древние дуниане говаривали: зачем ограничиваться одними словами, когда чувства в первую очередь выражаются мимикой? В Келлхусе жил легион лиц, и он мог менять их столь же непринужденно, как произносить те или иные слова. Но под его радостной улыбкой или сочувственной усмешкой всегда таилось одно: холодное разумное понимание.

      – Однако ты им не доверяешь, – заметил Келлхус.

      Левет пожал плечами.

      – Зачем, Келлхус? Зачем боги послали тебя ко мне?

      Келлхус знал, что мир Левета битком набит богами, духами и даже демонами. Мир терзали их сговоры и раздоры, повсюду кишели знамения и признаки их насмешливых, капризных повелений. Их замыслы, точно некий второй план, определяли все метания людей – невнятные, жестокие и в конечном счете всегда завершающиеся смертью.

      Для Левета то, что он нашел Келлхуса на заснеженном склоне, случайностью не было.

      – Ты хочешь знать, зачем я пришел?

      – Зачем ты пришел?

      До сих пор Келлхус избегал разговоров о своей миссии, и Левет, напуганный тем, как стремительно Келлхус научился понимать его язык и говорить на нем, ни о чем не спрашивал. Но обучение продвигалось.

      – Я ищу своего отца, Моэнгхуса, – сказал Келлхус. – Анасуримбора Моэнгхуса.

      – Он пропал? – спросил Левет, безмерно польщенный такой откровенностью.

      – Нет. Он ушел от моего народа много лет назад, когда я был еще ребенком.

      – Почему же ты его ищешь?

      – Потому что он послал за мной. Он потребовал, чтобы я пришел и встретился с ним.

      Левет кивнул, как будто все сыновья обязаны в определенный момент возвращаться