Десять дней. Хроника начала войны. Александр Альберт

в порядке, позвал к себе Прохора с Сашкой, подождал, пока они пополнят число зевак, дал команду всем лечь на землю – мало ли что?

      Предельно волнуясь, вложил в канал ствола патрон, который ещё утром вытащил из него, отпустил затвор. Прицелился, нашел перекрестьем пятно платка, прошептал про себя – «Благослови, Господи!» и нажал спусковой крючок.

      Выстрел звонко разорвал тишину леса. Пулемёт работал!

      Ура! – вразнобой крикнули бойцы и без команды побежали к мишени. Михалыч вскочил и потрусил за ними. И вот уже Брынцев, прибежавший первым, показывает маленькую дырку в уголке платка. Снова разнобойное ура.

      Сердце Михалыча колотилось – и от бега и от волнения. Он снял платок, проверил – всё точно, пуля ушла в глубину ствола. И, глядя на преображённые радостью лица, только сейчас до конца осознал великое значение этого выстрела. Этот выстрел – это значит, что мы не беззащитны, что, если всё делать разумно, по уму, мы сможем выжить! И сможем сражаться!

      – Спокойно, хлопцы! Тише! Теперь каждый из вас должен проделать с пулемётом тоже, что и я, а вездесущий Брынцев проверит правильность ваших действий. Как начштаба, сможешь?

      Сашка прежде всего прорепетировал всё сам, не обращая внимание на подсказки и язвительные подколы друзей, потом начал тренировать остальных. Пришли возбуждённые дозорные, которым сменщики всё рассказали, но они молодцы, не побежали в лагерь в панике, не нарушили приказ командира покидать самовольно пост. Пришли и сразу включились в работу по освоению оружия.

      А Михалыч сел, подстелив ватник, прислонился к стволу дуба и смотрел на эту кутерьму, размышляя о предстоящем.

      Он несколько раз слышал вспыхивавшие среди его бойцов разговоры, споры на тему – что да почему. И сам он постоянно думал о причинах происходящего.

      Самое простое – измена высшего командования. Предшествовавшие войне годы – 37-й и другие, показавшие как много шпионов не только среди простых командиров, но и среди маршалов, звания которым давал сам Сталин. Видно, не всех расстреляли, не всех обезвредили, вот оно сейчас и вылезает наружу. Немцы прут пёхом – а где же наши тысячи танков? А где наши самолёты? Тысячи самолётов! Ни одного не пролетело. Сколько раз задирал лицо в небо с надеждой увидеть красные звёзды, а там кресты и кресты!

      Но мы-то не собираемся изменять своей земле, своим близким, своим деревням. Это им, маршалам, за измену сулили золотые горы, наверное. А нам что? Рабство и ничего больше!

      «Нет, я сдаваться не собираюсь, – чуть не вслух сказал Михалыч, – никому ещё Русь завоевать не удавалось, не удастся и фюреру!»

      Между тем солнышко садилось, на лес опустилась тихая вечерняя заря. Ночью, конечно, холодновато будет, но не росно, в лесу росы не будет, роса выпадет по лугам да опушкам.

      С Баевым и Брынцевым определились с дозорами, дежурить будут по три человека – два в дозорах, а один разводящий, у него будут часы, он будет и следить и приходить будить смену. Дежурство – по два часа. Подъём – сразу, как развиднеется.

      С этим и уснул.

      Директива