Под чужим знаменем. Игорь Болгарин

сказал Дудицкий, взглянув на полковника Львова. – Надо выбираться к своим!

      – Как вы себе это мыслите? – спросил полковник.

      – Не знаю, – растерянно пожал тот плечами.

      – Быть может, мы уже у своих, – сказал ротмистр Волин. – Я так думаю, что наши за эти дни крепко продвинулись.

      Сиротин и Емельянов хмуро вслушивались в эти разговоры, на них никто не обращал внимания.

      – Надо подумать, как нам поступить с этими! – Поручик Дудицкий кивнул на Сиротина и Емельянова. – Если мы уже на своей территории, они автоматически…

      – А если нет? – раздраженно спросил Волин. – И потом, неужели вашего благородства…

      – При чем здесь благородство?! – почти выкрикнул Дудицкий. – Есть присяга!..

      Сиротин и Емельянов почти одновременно спрыгнули с тачанки и, насторожившись, пошли рядом.

      – Вот что, братва… Извините, господа, привычка! Скорее всего вы на нашей территории. Но это не важно! Мы с Гришей посоветовались и решили вас отпустить.

      Львов весело улыбнулся, еще не успев привыкнуть к мысли, что они на свободе.

      – В бою встретимся – по-другому поговорим… – продолжал Сиротин. – Имущество делить не будем, хоть нажили мы его и сообща. Вам, сдается мне, эта тачанка еще пригодится, пока доберетесь до своих. А вот ружьишко одно мы прихватим. Хоть и без патронов оно, а вид дает, – по-свойски, расторопным говорком закончил он.

      Еще какое-то время красные командиры шли рядом с тачанкой, потом свернули с дороги, направились к зарослям. Возле кустов остановились. Сиротин махнул рукой, бросил:

      – Прощайте, братва! Может, еще и свидимся!..

      Если бы кто-нибудь из сидящих в тачанке посмотрел в это мгновение на Павла Кольцова, то увидел бы в его глазах тоску и растерянность. Сиротин и Емельянов до последней, до этой минуты оставались для Кольцова ниточкой, связывавшей его с тем, иным миром: миром его друзей, его жизни, его убеждений…

      Сиротин и Емельянов шагнули в кустарник. Закачались и застыли ветки. Затихли вдали шаги.

      Все! Нить порвалась. Он остался один. Один отныне, среди врагов, с которыми предстояло ему теперь жить и с которыми предстояло бороться: после того, как они по-братски делили болтушку.

      Пели в лесу птицы. В неподвижном воздухе висел белый пух одуванчиков.

      – Сколько вместе пережили, – задумчиво сказал полковник Львов Волину, – а вы их даже на свадьбу не пригласили.

      – На какую еще свадьбу? – недоуменно спросил Волин.

      – С крестьянкой!

      – Сначала – в баню. С таким амбре за меня ни одна крестьянка не пойдет.

      Все дружно, весело засмеялись.

      Полковник взмахнул вожжами, и кони прибавили шагу.

* * *

      Мирон Осадчий тем временем возвращался после погони в хутор. Ехал напрямик, через лес. Колоколом гудела разбитая голова. Ветки хлестали по лицу, однако он не обращал на это внимания. На дорогу не выезжал – мало ли что взбредет в голову этим белогвардейским офицерам, будь они трижды неладны. Ясно, что по лесу на тачанке