Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник). Дмитрий Гаврилов

оскалились, что дружина на зимовку в Русе осталась.

      – А что ваши? Бились с Осколодом?

      – Не успели, а хотелось.

      – Брешешь. Кто же супротив князя пойдет? Вот я видал, Вадим пошел, и его самого боги наказали.

      – А кто знал, что он тоже князь? Пока разобрались… – с видом всезнайки протянул Горян, хотя сам ещё под стол ходил пешком, когда события случались.

      Добря ухмыльнулся.

      Горян пожал плечами, смутился, будто лишнее взболтнул:

      – Теперь Осколод точно князь. А у князей, говорят, нет уже ни матерей, ни отцов, ни братьев. Ой, смотри!

      Отрок чуть подпрыгнул, указывая в сторону неприметного домишки. Добря проследил взглядом, прищурился, рассматривая ветхие бревна, крышу, которая готова съехать набок, мутные окошки. А вот крыльцо было новехоньким, ступени белые, ещё не успели почернеть на солнце. На последней ступеньке сидел мальчишка лет пяти и старательно ковырял рану на коленке.

      Добря тут же ощутил себя очень взрослым, спросил, нарочно припуская в голос мужицкого баса:

      – И че? Пацан как пацан…

      – Да не… Я там только что твоего батю видел.

      – Как это?

      – Да вот так.

      Добродей кожей чувствовал подвох, а вот отчего сжались кулаки, и сам не понял:

      – Ты-то моего батю в глаза не видел! Почем знаешь, будто это он был?

      – Да видал я… мы все видали. И не раз. Когда вы только в Киев пришли и после, когда на сторожевую башню смотреть бегали… Да и за тобой-то в первое время тоже приглядывали…

      – Следили! – выпалил Добря, кулаки зачесались так, что едва утерпел не пустить их в дело.

      – Ой, да не ершись! Конечно, следили. Ты ж чужак, мало ли чего от тебя ждать. Зато теперь вот… Не знаю, как другие, а я… Ну как-то… Ну… Короче, есть за что уважать. Вот!

      Добродей вздохнул так глубоко, что легкие чуть не разорвало в клочья. Стоял как громом пришибленный, не знал, радоваться ему или плакать.

* * *

      Еще недавно Осколод мог бы сказать, что у него хорошая, добрая Удача. За тяготы детских лет, за обиды юности, за то, что не согнулся и посмел бросить вызов грозному морю и промозглым ветрам, казалось, боги вознаградили его.

      Он хорошо помнил, как впервые подошёл к Киеву. Как ждавшие со дня на день откуп хазары при одном виде его судов и хорошо вооруженной дружины бросили стан и растворились в степи. Как поляне чествовали нежданных спасителей. Как его принимала Дира, в тот же день сняв траур, носимый по убитому отцу.

      Едва встретившись взглядом с молодой княжной, он осознал, что уже любит эту красавицу и всегда любил, даже не догадываясь о ней, и что положит к ее ногам весь мир.

      – Кто бы ты ни был, чужестранец, но сами боги привели тебя к Киеву в трудную пору, – молвила она, как бы отягощенная государственными заботами. – Мы хотели бы принять тебя со всеми твоими людьми на службу. Чего бы ты за это хотел?

      – Позволь ответить, княжна, что я не чужой сему городу и твоему народу, – заговорил он с жаром, – род мой