Русская смерть (сборник). Станислав Белковский

главнокомандующим, все еще верховным главнокомандующим, некрасиво выйдет. Соседи не увидят, но все равно – скандал.

      Мария то ли начала трезветь, то ли искала мизинцами новую рюмку. Почему мне кажется, что она русая, а не брюнетка, в какую влюбился? И лицо не такое выпуклое. Это от освещения, наверное. Горький любил сумерки, а с тех пор схему подсветки и не меняли.

      – Ленечка, как же ты уйдешь, если меня для «Голубого огонька» уже записали? А теперь ведь выкинут, вырежут. Если ты Генсеком не будешь.

      Откуда ты пигалица, 25-летняя, так уже в жизни пытаться разбираешься? Или наоборот.

      – С чего ты взяла, дуреха? Андропов – мой друг, Черненко – еще больший друг. Да и Лапин никуда не девается. Никто ничего не вырежет.

      – Нет, Ленечка.

      Она вскочила и подумала, где графин.

      – Со мной-то что будет, когда ты уйдешь? Ты подумал?

      Вот-вот, самое интересное.

      – Вот-вот, это самое интересное. Я тут домик хороший присмотрел. В Германии, на острове Зюльт. Зэ, ю, лэ, мягкий знак, тэ. Слышишь, сколько букв знаю, и даже мягкий знак. Не домик даже, а дом. Почти как этот. А может, и лучше этого. Купим дом и отправимся туда жить. Я уже и с канцлером Шмидтом все согласовал.

      Приврал, но неважно.

      – Какой остров в Германии? Что ты такое говоришь, Леня? Где там остров?

      – На Севере, в Северном море.

      – Там же холод собачий.

      Пухлыми пальцами она себе налила. Мне даже не предложила. Ну и ладно. Я ведь запах кагора люблю, а не так чтоб особенно внутрь употреблять. Хотя, когда причастие, вкусный был.

      – Тепло, всегда тепло. Не как у нас.

      – Ну как же на Севере тепло может быть? Это ж не Молдавия.

      Она выпила, и мы помолчали.

      Пошла дальше.

      – Так ты хочешь уйти на пенсию, и чтобы я с тобой в Германию поехала?

      – Именно так и хочу, Мария. Официально предлагаю. Чтоб мы с тобой зажили вместе в роскошном доме на острове Зюльт. Прямо на берегу моря. Купаться каждый день можно. Но самое важное – устриц там завались. Обожремся устрицами. Лучшими устрицами.

      Хотел полюбоваться на произведенное впечатление.

      Она схватилась руками за немытые волосы. Вот – немытые. Неприятно. Но ладно. Очень много времени на распевки уходит. Репетиции. С арфой и клавесином.

      – Что-то ты не продумал, Леня.

      Сурово, и уже не «Ленечка». Словно даже трезвеет.

      – Я молодая женщина, а тебе-то уже. Сколько осталось. Три года? Пять? Ты о карьере моей подумал? Если что-то на острове с тобой случится, блядь, я там одна буду по этому дому метаться? Или мне в море утопиться? Или канцлер твой на мне женится?

      Да. Вот так. Не люблю, когда женщины матерятся. Сам почти нет, и бабам никогда не давал. Особо.

      А писательница, видать, действительно утопилась, раз про нее Мария вспомнила. Вот что любовь к женатому мужчине с человеком делает.

      Карьера… Карьеру твою я и начал. Не помнишь? Но напоминать, попрекать не буду. Несолидно. Не для председателя президиума.

      Я задумался. Перебить она не давала. Мария.

      – Я