Роман-царевич. Зинаида Гиппиус

и Витя, притихший на ступеньках.

      – Скука унылая, – сказал Алексей Алексеевич. – И споры – тоска, и деревья – тоска… Делать нечего; да и не хочется.

      Сменцев, вероятно, не отходил от балкона. Вступил на нижнюю ступеньку и сказал:

      – Тебе, Алеша, влюбиться нужно. Вот что.

      – Влюбиться? Ты бредишь? Или смеешься?..

      – Нет, я серьезно. Для таких тихих нытиков – это единственное спасение. Влюбиться поздно, несчастно, с препятствиями, с волнениями, непобедимо. Ты, я знаю, жалуешься иногда: ах, если б верить во что-нибудь. Но это вздор. Человек, который в себя самого не верит, вообще на веру неспособен; ему под силу только любовь, и даже не любовь – влюбление.

      Литта засмеялась.

      – Алексей Алексеевич, – сказала весело, – а если правда? Наверно, вы не скучали, когда были в Катю влюблены?

      – Глупости, глупости, – закричал Алексей Алексеевич. – И вы туда же, Улинька. Что за разговоры!

      Литта поглядела на него удивленно. С чего он так рассердился? Простая шутка…

      – Витя! – обратился вдруг Сменцев к тихонькому, забытому всеми мальчику. – Что вы тут? Пойдемте гулять. Со мной, в аллею, к часовне…

      Но Витя не двигается, смотрит исподлобья, морщит реденькие, светлые брови.

      – Витя! – сердится Алексей Алексеевич. – Что же ты, не слышишь? Иди с дядей.

      – Не хочу. Не выйдет, папа.

      – Что такое не выйдет?

      – Да вот не хочу. И к чему это лгать? Какой он мне дядя? Сами же не велите все лгать, а потом «дядя, дядя».

      Хованский удивился и с любопытством поглядел на сына.

      – Да зови Романа Ивановича, как хочешь. Но будь вежлив.

      – Я, папа, вежлив. Но я не хочу идти с ним. Вот и все.

      Вступился Роман Иванович.

      – Я просто предложил, Витя. Сказали бы, что не расположены.

      Витя поглядел на него, открыл рот и молчал. Хотелось, нужно было сказать много, но слова не говорились.

      – Иди тогда к маме, – сердито сказал отец.

      Мальчик сорвался с места, но не пошел в комнаты, а насильственно прыгая, ринулся в сад, в темнеющую березовую аллею.

      – Однако с норовом мальчишка! – проворчал Алексей Алексеевич. – Пессимист, и непонятности какие-то в нем.

      Литта, все время молчавшая, поднялась со стула и пошла в сад, за Витей. Проходя, бросила короткий взгляд на Сменцева, усмехнулась:

      – Не любит он таки вас, непонятный этот пессимист.

      И прошла в глубь сада, под березы. Роман Иванович слышал ее тихие слова, пожал плечами, точно Витя, улыбнулся. «Не любит!» Глупенькая, злая, упрямая девочка. Много ты понимаешь.

      Глава третья

      К жениху-богомольцу

      Наверху, в своей просторной белой комнате, кругловатой (потому что в башне), сидит за столом Литта и пишет письмо.

      Белые шторы не спущены. Одно окно совсем раскрыто. Сырая, светло-серая северная ночь за окном. Внизу в просвете между березами уже краснеет тонкая полоска неба.

      Литта пишет письмо не на листке почтовой бумаги, а в толстой